В огонь. Валерий Терехин
последним освещенным козырьком расстилалась гнетущая темнота. Густой ельник вплотную подступал к болоту, по краям которого маячили пятна помоек. Сквозь кроны едва мерцали далёкие огоньки, утопавшие во мраке.
«Улица Локомотивная. Задворки страшного мегаполиса».
Увёртываясь от залапанного орешника, заспешил по асфальтовой дорожке. Под ногами хрустела игольная сыпь.
Двухэтажный бревенчатый сруб, построенный когда-то немецкими военнопленными, местный военкомат отбил под молодёжный клуб «Юный патриот» лет пять назад. А подвал для собраний военно-спортивного отделения «клуба» выканючили через вопненский муниципалитет.
«Не забесплатно, небось. Хорунжий сунул кому-то в лапу, и теперь видный член движения. А меня всё футболят с Кубани в Лабашиху, с Лубянки в Вопню…»
Вспомнились тягостные прощальные дни в лабашихинском ОРЧе на улице Зарина. Под самое расформирование сверху распорядились уничтожить базу данных на этносообщества. И вместе с матерившимися ребятами он раздёргивал системные блоки компьютеров и бабахал молотком жёсткие диски. Тут и Милена к ним сунулась невпопад: готовила статью о работе инспекции по делам несовершеннолетних, искала Моргунову. Или, может, разводка Облезлова мужчину искала… Приехала бы в Лабашиху на день позже, никогда бы не увиделись и разминулись навсегда. А пока любезничал, заикаясь, с помятой красоткой (системный блок б/у), кто-то сунул в руку трубку, и послышался голос Хорунжего. Пришлось выдвигаться в Вопню, на противоположный край бесконечной Москвы. Удалось застрять там, в аппарате Оргкомитета, и вновь остаться на плаву.
«Ходил когда-то на репетиции в подвал, и теперь точно так же в партийную школу шастаю… Подвальный человек, подвальная жизнь, как там у Достоевского “подпольное сознание”»[8], – ворчал он про себя, осторожно продавливая носками кроссовок прогнившие досчатые ступеньки. Напоследок, вытянув подбородок, оглянулся на запах гари – на месте соседней двухэтажки зияла дымистая мгла.
На скрип выглянул низкорослый крепыш в спортивном костюме, с бесформенным, словно сведённым в кулак лицом – Хорунжий, один из двух первых замов Нагибалова. Вместо рукопожатия пихнул в плечо костистой лапищей.
– Чего зыришься, позавчера снесли. Предпоследняя была в посёлке. А стены и брёвна спалили бомжи. Мы их днём повыгоняли, а они ночью оторвались… Ничего, оборудуем здесь полосу препятствий… А нашу фрицевскую хибару попробуй сломай! Да еще с дойчевским фундаментом. Умели строить гансы, не то, что наша пьянь забубённая. Ныряй, чего мнешься… До́й-чен зольда́-тен!!!.. у́нтер офеци-рен!!!..
«Деды в гробах переворачиваются, скот… Здесь в 41-м передовая была, траншеи, заваленные трупами… Выходит, гибли за твою свободу пьянствовать и трахаться!»
Смолчал. Нагнув голову, вошёл и осторожно распрямился. Трухлявый свод, затянутый изнутри рубероидом, оброс паутинными ловушками,
«Подпольное сознание» – как психологический феномен, предвосхитивший теории Ницше и Фрейда, было впервые сформулировано в повести Ф. М. Достоевского «Записки из подполья» (1864).