Колдунья моя. Бертрис Смолл
это может вызвать нехорошие пересуды, дочка.
– Твой отец прав, – подтвердил ирландец.
– Понимаю, – согласилась Мэйрин. – Все правильно, отец. Я хорошо говорю по-гречески и быстро освоюсь. Дагда сможет сопровождать меня за пределами дворца.
Представления Зенона об англичанах сложились на основе наблюдений за неотесанными англосаксонскими юнцами из императорской гвардии. Так что дворецкий был восхищен, обнаружив, что знатные англичане – вполне цивилизованные люди. Еще больше он обрадовался, узнав, что Мэйрин умеет говорить по-гречески: греческий был официальным языком Византии, сменившим латынь восемь лет назад, когда византийская церковь порвала с римской.
Теперь, когда Мэйрин заговорила с Зеноном на языке его страны, дворецкий стал еще более приветлив. Открыв одну створку резной двойной двери, он пропустил Мэйрин в просторную комнату с высоким потолком.
– Вот ваши покои, юная госпожа. – Пройдя через комнату, он распахнул еще одну резную дверцу. – Ваша спальня, – сообщил он.
Одна стена главной комнаты почти целиком состояла из окон. Подойдя к ним, Мэйрин воскликнула:
– Какие прекрасные сады! Какой поразительный вид на море, Зенон! О, я счастлива, что попала в этот сказочный город!
Дворецкий с гордостью улыбнулся.
– Добро пожаловать в Константинополь, юная госпожа! Наша столица – город прекрасных женщин, но такой красавицы, как вы, мне еще не доводилось встречать. Простите меня за дерзость, но я еще ни разу не видел таких волос и цвета кожи, как у вас.
– В моей стране много таких, как я, – ответила Мэйрин, слегка рисуясь. Прежде ее еще никто не называл красавицей, даже слуги. Ей еще сильнее захотелось взглянуть на себя в зеркало и увидеть, какие перемены произошли в ней за время странствий.
– Вы, наверное, хотите отдохнуть после долгого пути, – сказал Зенон. – Я прикажу, чтобы вам принесли вина со льдом и пирожных, юная госпожа. Я лично отберу девушек, которые будут вам прислуживать. Редкому самоцвету подобает драгоценная оправа. – Дворецкий поклонился и удалился.
Вздохнув с облегчением, что наконец осталась одна, Мэйрин принялась изучать свои новые покои. Пол в главной комнате был сделан из бледно-золотистого мрамора. На стенах чередовались широкие полосы золотого и кремового мрамора. Потолок покрывала позолота. Мебель, столы, стулья и спинки кушеток тоже были позолочены и инкрустированы слоновой костью. На стенах висели серебряные светильники, украшенные полудрагоценными камнями. На полу, рядом с дверями спальни, стояла великолепная ваза, вырезанная из сиреневого камня, наполненная павлиньими перьями.
Мэйрин с любопытством прошла в спальню, и у нее перехватило дыхание от восторга. На мраморных стенах красовалась яркая роспись, изображавшая процессию музыкантов и танцовщиков. Каждая панель росписи была заключена в раму из позолоченного дерева, украшенную кораллами, ляпис-лазурью и жемчужинами; от соседних панелей ее отделяли полоски