Время смерти. Роман Корнеев
стороны – внешние терминалы по всему грузовику исправно работали, ими можно было свободно пользоваться, например, я успешно заказал и получил с Земли пакет новостных каналов за последние несколько суток. Начал смотреть, но тут же бросил, потому что выяснилось, что хоть я и помню Землю в общих чертах, но оказался абсолютно не в курсе её текущей жизни. Все эти имена, упоминаемые события и прочее – мне ни о чём не говорило, а про систему Юпитера там не было ни слова. Они до сих пор не знали?
Так что если мы и были пленниками, то очень специфическими.
Я попробовал делать записи при помощи терминала, но выяснилось, что неделю спустя они становятся для меня досужей галиматьёй. Идеи и мысли, которые меня смущали буквально пару дней назад, теперь вызывали лишь подспудное раздражение, так что я бросил и это занятие.
Событий, достойных особого занесения в самодельный бортовой журнал, тоже не происходило. Кормёжка по часам, душ по расписанию в рамках квоты, медицинские процедуры. Между ними – рывки и перегрузка активных участков траектории.
Именно благодаря этой размеренной упорядоченности мне и удавалось выхватывать из своей дырявой недельной памяти некие обрывочные эпизоды, которые меня, в отличие от всего остального, почему-то очень интересовали.
Мы тут никогда не разговаривали, лица окружающих меня людей мне ни о чём не говорили, хотя я почему-то всех уверенно знал по именам, и самое главное, в деталях помнил их голоса. Особенно отчётливо мне вспоминался голос того, кого я про себя называл Улиссом. Что за древнегреческое имя в двадцать втором веке.
Голос этого Улисса мне мгновенно приходил на ум, стоило мне его встретить в тамбуре или переходе между отсеками. Он же не обращал на меня никакого видимого внимания.
И голос этот что-то говорил. Не мне, кому-то ещё. Где я мог слышать эти непонятные мне переговоры?
И я принимался за то, что мне давалось сложнее всего – вспоминать.
Сначала это были лишь обрывочные фразы, но потом постепенно начали прорезаться и образы. Всё тот же космос, звёзды на внешнем обзоре, только помещения другие.
Больше никаких деталей выбить из моего дырявого гиппокампа20 не получалось, однако меня интересовало покуда другое – ясная корреляция между моими провалами в памяти и этими наведёнными образами. Наиболее ярко голос Улисса звучал тогда, когда я ловил себя на мысли – я не просто забыл, что было десять дней назад, но у меня остался отчётливый пробел в воспоминаниях текущих бортовых суток – я просто не мог иногда вспомнить, что было на завтрак. Вчерашний помнил, позавчерашний помнил, а сегодняшний нет, как отрезало.
Иногда это ощущение подтверждало и урчание в животе.
Значит, я не завтракал. Почему? Где я в это время был? Чем занимался?
Вместо ответов на эти вопросы у меня в голове принимался за своё голос Улисса.
Я не опасался за свой рассудок – если не считать потери личной долговременной памяти, я по-прежнему
Гиппокамп – отдел лимбической системы головного мозга, ответственный за консолидацию памяти и формирование эмоций.