Прекрасные и проклятые. Френсис Скотт Фицджеральд
ты не думаешь, что творец опирается на свой разум?
– Нет. Он по возможности улучшает то, что имитирует, с помощью своего стиля, и выбирает из своей интерпретации окружающего мира наиболее подходящий материал. Но в конце концов, каждый писатель пишет потому, что это его образ жизни. Только не рассказывай, что тебе нравятся рассуждения о «божественной функции творца».
– Я вообще не привык называть себя творцом.
– Дик, – Энтони изменил тон. – Я хочу попросить прощения.
– За что?
– За эту вспышку. Мне правда жаль. Я говорил ради эффекта.
– Я всегда считал, что ты филистер в душе, – немного смягчившись, ответил Дик.
Уже зашло солнце, когда они укрылись за белым фасадом отеля «Плаза» и не спеша смаковали пену и желтый густой эггног. Энтони смотрел на своего спутника. Нос и лоб Ричарда Кэрэмела постепенно приобретали сходную окраску; один утратил красноту, другой нездоровую голубизну. Заглянув в зеркало, Энтони с радостью обнаружил, что его кожа не утратила естественный цвет. Напротив, на его щеках играл легкий румянец, и он полагал, что еще никогда не выглядел так хорошо.
– С меня достаточно, – произнес Дик тоном спортсмена на тренировке. Хочу подняться наверх и повидать Гилбертов. Ты пойдешь?
– Почему бы и нет? Если ты не отдашь меня родителям и не удерешь за угол с Дорой.
– Не с Дорой, а с Глорией.
Секретарь известил об их прибытии по телефону. Поднявшись на десятый этаж, они прошли по длинному извилистому коридору и постучали в дверь номера 1088. Дверь открыла женщина средних лет, миссис Гилберт собственной персоной.
– Как поживаете? – она говорила светским тоном, принятом в дамском обществе. – Я ужасно рада вас видеть…
Последовали сбивчивые объяснения от Дика, а потом:
– Мистер Пэтс? Заходите, пожалуйста, и оставьте пальто вон там, – она указала на стул и сменила интонацию на заискивающий смех с частыми придыханиями. – Это чудесно, просто чудесно! Но, Ричард, ты так долго не был у нас… Нет!.. Нет! – Последние односложные восклицания отчасти служили реакцией, отчасти риторическими паузами в ответ на неопределенные движения Дика. – Прошу вас, садитесь и расскажите, чем вы занимаетесь.
Один расхаживал взад-вперед; другой стоял и отвешивал легкие поклоны; один расточал глуповатые беспомощные улыбки; другой гадал, когда же она сядет… наконец, все благодарно расселись и приготовились к приятной беседе.
– Полагаю, это потому, что ты был занят… и кое-что еще, – улыбка миссис Гилберт была почти двусмысленной. Этим «кое-что еще» она пользовалась, чтобы уравновешивать свои наиболее шаткие высказывания. У нее имелось два других приема: «по крайней мере, так я это вижу» и «просто и ясно». Чередование этих трех сентенций придавало ее замечаниям дух общих размышлений о жизни, как будто она вычисляла все возможные причины и наконец указывала на основную.
Насколько мог видеть Энтони, лицо Ричарда Кэрэмела вернулось к нормальному состоянию.