Инфанта (Анна Ягеллонка). Юзеф Крашевский
который умеет любить только себя; на картинке он представлялся совсем иначе: мягким, вежливым, милым.
Принцесса почувствовала странное влечение к этому незнакомцу, который мог быть ей предназначен, ей, что так долго ждала кого-то, на этого провиденциально для неё указанного мужа и пана. Бедное её сердце так очень давно желало кого-то любить, кому-то посвятить себя, привязаться к какому-нибудь существу, которое бы ей хоть капелькой любви за всё сердце отплатило.
Сколько же это раз она завидовала сестре Екатерине, разделяющей заключение Яна, страдающей с ним, отвечающей тем, что её хотели отделить от мужа: «Бог нас соединил, верной буду ему до смерти…»
Этому сердцу бедной принцессы на протяжении всей её жизни только самые болезненные наносили удары. Отец был к ней безразличен, мать любила прежде всего Изабеллу… брат был холоден… Она была преданна Екатерине, которой уступила права своего старшинства, не получив сердца. Служила Софии Брунсвицкой, унижалась перед ней, падала перед ней, редко получая доказательства памяти и привязанности.
Все проекты выдать её замуж сползали по очереди по пустякам… становилась всё более одинокой, одинокой, а теперь брат от неё отказался, знать не хотел, и смерть его в любую минуту могла её, без опеки, без друзей, бросить на добычу домашних разборок о выборе господина.
Помнили о ней или нет польские и литовски паны? Среди них насчитывалось друзей не много, неприязненных и равнодушных тысячи.
Надежда, хоть слабая, обманчивая, какого-то счастья, возрождения, омоложения, тронула её сердце. Генрих ей понравился, что-то, казалось, говорит, что он был тем предназначенным!
В блаженной и вместе грустной мечте Анна потратила значительную часть времени… Она села, задумчивая, и, боясь, как бы её изображений не отобрали, как бы не высмеивали, может быть, заинтересованность ими, тщательно их спрятала.
Жалинская, которая вечно и всегда теперь кормила её оправданиями, гонялась, гневалась, дулась – и эту мечту, верно, нашла бы грешной… и неподходящей.
С этой мечтой о Генрихе, молчащая… начала, наконец, молиться, чтобы прогнать навязчивые мысли.
Талвощ из-за любви к принцессе Анне, а немного и из-за красивых глаз Доси Заглобянки, набегавшись утром с серебром и счастливее, чем ожидал, получив деньги, в этот день почивал уже на лаврах и весело разговаривал с Боболой, который сидел, нахмуренный, на своём тарчане, горюя, когда в дверь постучали, и в ту же минуту открыли её; головка подростка, девушки с коротко остриженными волосами показалась в ней, поискала глазами Талвоща и воскликнула:
– Пана Талвоща просят!
Не спрашивая кто, и думая, что либо Жалинская в нём нуждается, либо принцесса приказывает позвать его, схватил литвин шапку и побежал.
Девушка предшествовала ему, скача через коридор аж до передней, в которой со сложенными на груди руками, с гордо поднятой головой, стояла ожидающая его Заглобянка.
Неожиданное счастье для влюблённого Талвоща.
Девушка, которая привела его