Боярыня Морозова. Княгиня Елена Глинская. Дмитрий Дмитриев
Петра Семеновича Урусова; он был тоже приближенным к царю. Князь Урусов был кравчим, то есть прислуживал при царском столе.
Мы уже сказали, что неравенство лет супругов не могло, конечно, не отразиться на их семейной жизни.
Подробности замужней жизни Федосьи Прокофьевны нам почти неизвестны. Но, имея в виду общий склад тогдашнего домашнего быта бояр, можем предположить, что дом такого степенного, богобоязненного и тихого боярина, каким действительно был Глеб Иванович, скорее, чем другие, должен был служить наиболее полным выражением идеалов «Домостроя». Недаром Глеб Иванович был спальником царя Михаила, недаром он назначен был оберегать и спальню новобрачного царя Алексея. Вместе с тем близость обоих супругов ко дворцу тоже способствовала очень много к устройству этого дома в порядке и в духе чтимой старины, ибо во дворце упомянутые идеалы, особенно на женской половине, являлись уже неизменными установлениями благообразной и, так сказать, образцовой жизни. Все поучения – как веровать и как жить Богу угодно – во всех своих мелких подробностях соблюдались здесь с неизменной строгостью.
Но важнее всего было то, что духовником Федосьи Прокофьевны, как и ее сестры Евдокии, был знаменитый протопоп Аввакум[2]. Этот Аввакум, как увидим далее, имел огромное влияние на боярыню Морозову и вовлек ее в старообрядчество, так же как и сестру Морозовой, княгиню Евдокию Урусову.
При жизни Глеба Ивановича Аввакум не смел показываться в тереме боярина Морозова; самим боярином запрещен был ему туда вход.
Но боярин Глеб Морозов, прожив с молодой женой двенадцать лет, скончался. Тогда Аввакум стал первым гостем у вдовы Федосьи Прокофьевны, и силой своего красноречия он заставил боярыню Морозову сделаться самой рьяной старообрядкой, подчинив ее своей воле. Чувствуя приближение смерти, Глеб Иванович призвал к себе свою жену и обратился к ней с таким словом:
– Феня, я умираю… Все добро мое, все вотчины и усадьбы оставляю тебе и сыну Ванюшке…
Федосья Прокофьевна заплакала.
– Не плачь, твои слезы тяжелы для меня…
– Ты будешь жить, Глеб Иванович.
– Не жилец я на белом свете, дни мои сочтены… Выслушай, Феня, мой предсмертный наказ, мой последний завет.
– Слушаю, – сдерживая свои слезы, проговорила боярыня Морозова.
– Сына нашего, Иванушку, воспитай в страхе Божием, сумей сделать из него верного слугу царю-государю и родной земле… Дай мне, жена, обещание, что ты наказ мой выполнишь.
– Обещаю…
– Спасибо… После моей смерти ты, Фенюшка, вольна делать что хочешь… хоть замуж выходи.
– Что ты, Глеб Иванович, да сбыточное ли дело, чтобы я во второй раз замуж пошла? – вся вспыхнув, промолвила Федосья Прокофьевна.
– А почему тебе и не пойти? Ты еще молода, красива… Выходи за Владимира, – пристально посматривая на жену, как-то значительно проговорил умирающий.
– За какого Владимира? – вспыхнув еще более, спросила тихо молодая женщина.
– Чай,
Ив. Забелин.