Свобода!. Анатолий Александрович Страхов
вдруг
Она с огромным облегченьем,
И у Арсения испуг
Сменился лёгким изумленьем:
«Кто ты такая? Что со мной
Произошло? Что это…» – «Тише:
Лежит недужный за стеной.
Ох, беспокойный, всё-то слышит.
Я вас надысь подобрала
Обмершего. Едва признала –
Так с раненым к себе свезла
Да никому не рассказала
Что вы – Елизаветин-сын.
Лиха година! Ад кромешный!
Вон, в горнице ещё один,
Плохой и дюже безутешный…» –
«Что за деревня?» – перебил
Её Арсений. «Седаково».
Он медленно глаза закрыл
И больше не сказал ни слова.
Ни слова. Баба рядом с ним
Ещё немного посидела,
Потом решила: «Нелюдим»,
Тихонько встала и несмело
Сказала: «Только вас нашла –
Погоны сразу и спорола.
А как бы с ними я смогла…»
Арсений словно от укола
Внезапно дёрнулся, раскрыл
Глаза и посмотрел тревожно
На бабу, но сообразил:
Иначе было невозможно, –
И еле улыбнулся ей.
«Покушали бы…» Отказался.
В его сознанье всё быстрей,
Стремительней кружился, мчался
Молниеносных мыслей лёт:
«Мы отступили. Вдруг разбиты?..
Бежать! Возможно, повезёт…
Здесь глупо ожидать защиты.
Я в Седакове! Ну дела!
Как будто чья-то злая шутка.
Крестьянка барича спасла!
Курить… хотя бы самокрутку…
Спороть погоны! Боже! Как
Предстану я перед своими?!
Сдаст красным: я заклятый враг.
Бежать! Бежать!! Бежать!!! Во имя!..»
Всё больше нагнетала страх,
Совсем лишив его покоя,
Та мысль, что в десяти верстах –
Его поместье родовое…
9
«На вилы бар!» Пожар, погром –
Дозволенное окаянство.
И превратились в бурелом
Древа ветвистые дворянства.
Остервенело мужичьё.
Арсений в ужасе, в смятенье
Нещадно проклинал своё
Дворянское происхожденье
И, барской злобы не тая,
Бессильно скрежетал зубами:
Теперь родимые края
Встречают пулями-штыками…
Иным, совсем иным в те дни
Душа Лизи переполнялась.
Преображению сродни,
В ней постепенно воскрешалась
Вся полнота далёких лет:
Усадьба с парком и прудами,
Янтарно-солнечный паркет
В просторной зале с зеркалами,
Ещё неясных грёз туман,
Листвы беспечное шептанье
И увлекательный роман
Как первое переживанье.
Беспечный быт былых времён
Казался нянюшкиной сказкой,
Забытой некогда, как сон,
Под рёв столичной свистопляски.
Под зов причудливых миров
Над бездной копоти и гари,
Что