Взывая из бездны. De profundis clamat. Михаил Полищук
точно…
Обвинитель:
– Правильно ли, что Эйхман заявил вам, что, в общем, в Освенциме уничтожено более двух миллионов евреев?
Гесс:
– Так точно.
Обвинитель:
– Через какие промежутки времени прибывали железнодорожные эшелоны и сколько примерно людей находилось каждый раз в эшелоне?
Гесс:
– До 1944 года соответствующие кампании проводились в разных странах… В течение примерно четырех-шести недель ежедневно прибывало два-три эшелона с примерно двумя тысячами человек каждый.
Обвинитель:
– Правильно ли, что по прибытии в лагерь жертвы должны были снять с себя всю одежду и сдавать ценные вещи?
Гесс:
– Да.
Обвинитель:
– И затем их сразу же отправляли туда, где их ждала смерть?
Гесс:
– Да.
Обвинитель:
– Смерть наступала через 10 15 минут, как вы мне об этом уже говорили. Не так ли?
Гесс:
– Да, так точно».
Абсолютно нормален (!)
Тюремную камеру подследственного Рудольфа Гесса посещает врач-психиатр – офицер американской армии Джильберт. Заключенный Гесс предвосхищает предполагаемый вопрос от посетителя:
– Вы хотите знать, нормальный ли я человек?
– А что вы сами по этому поводу думаете? – поинтересовался Джильберт.
– Разумеется, такой вопрос вполне правомерен по отношению к убийце миллионов…
– И все же, какого ваше мнение?
– Я абсолютно нормален, – поспешно отвечает палач. – Даже отправляя на тот свет миллионы людей, я вел вполне нормальную семейную жизнь…
Рудольф Гесс – абсолютно искренен, утверждая, что «вел вполне нормальную семейную жизнь».
Отправляя каждый божий день тысячи невинных жертв на Голгофу, которая находилась всего лишь в каких-то сотнях метрах от его семейного гнездышка, он не испытывает никакого чувства дискомфорта. Ни крики и стоны отправляемых в газовые камеры матерей с детьми, ни проклятья стариков, ни предсмертные мучения жертв, ни запах сжигаемой человеческой плоти, денно и нощно извергаемый из труб крематориев, никак не мешают исполняющему пресловутый долг палачу предаваться простым радостями жизни – наслаждаться домашним покоем, вдыхать аромат радующих глаз цветов, одарять лаской собственных деток и тому подобное:
«…Моей семье жилось в Освенциме хорошо. Каждое желание, возникавшее у моей жены, у моих детей, исполнялось. Дети могли жить свободно и безмятежно… У жены был настоящий цветочный рай. Заключенные делали все, чтобы сделать приятное моей жене и детям, чтобы оказать им любезность… Вся семья отличалась любовью к сельскому хозяйству и особенно ко всяким животным. Каждое воскресенье я вместе с семьей объезжал поля, обходил стойла для животных, не исключая и псарни. Две наши лошади и жеребенок пользовались особой любовью. В саду у детей всегда водились какие-нибудь зверьки, которых им вечно приносили