Патриотический подъем в странах Антанты в начале Первой мировой войны. Николай Юдин
наглядной демонстрацией существования фундаментального единства коллективных ценностей различных групп английского общества, проявилось в наибольшей степени. Ссылки Э. Грея и других английских дипломатов о влиянии общественного мнения на формирование внешнеполитического курса страны представляются вполне обоснованными и правдоподобными, даже если они имели в виду не настроения широких слоев населения, а мнение либеральной оппозиции курсу на вовлечение страны в войну. С одной стороны, ряд военных приготовлений был предпринят задолго до того, как вопрос об участии страны в войне стал предметом широкой дискуссии в обществе. В этих мерах нашло отражение убеждение части политической элиты Великобритании в необходимости и неизбежности участия Англии в войне на стороне Антанты. Но эти меры не выходили за рамки полномочий чиновников соответствующих ведомств и не требовали одобрения парламента, тем более – общественного мнения. Их можно было представить как исключительно меры предосторожности.
С другой стороны, собственно вопрос о войне не мог быть решен положительно без одобрения большинства кабинета министров и парламента. Министры же, в свою очередь, перед лицом оппозиции либеральных и лейбористских СМИ, не хотели брать на себя ответственность за вступление в непопулярную войну. Поэтому-то вступление Англии в войну летом 1914 года стало возможным лишь тогда, когда ее популярность стала очевидной и неоспоримой. Именно массовая общественная поддержка новой войны во многом и обусловила вовлечение Англии в войну уже в августе 1914 года. Конечно, речь вовсе не идет о совершенно фантастичной и просто циничной идее Д. Ллойд Джорджа, высказанной им в воспоминаниях, будто миролюбивые и мудрые государственные мужи скрепя сердце пошли на поводу у шовинистически настроенных народных масс и были вынуждены вступить в войну[316]. Политическое руководство ясно осознавало неизбежность участия страны в войне и готовилось к ней, поддержка общества была ему необходима для последнего шага – формального объявления войны. Но принципиальной разницы в отношении к войне элиты и широких масс не было, они в равной степени оказались готовы принять ее.
Еще 2 августа на Трафальгарской площади собирались многотысячные демонстрации пацифистов и антимилитаристов, а уже 3 августа, когда в обществе осознали реальность угрозы Бельгии, от этих демонстраций не осталось и следа[317]. Когда в тот же день министры направлялись в Парламент, чтобы послушать речь Э. Грея, на улицах их окружали восторженные толпы[318], было ясно, что война популярна. Б. Рассел, непреклонный противник милитаризма, вспоминал, что люди вокруг были в восторге от перспективы войны[319]. Об этом же говорил в своем выступлении в Парламенте А. Понсонби[320]. В те дни (3–4 августа 1914 года) консенсус в английском обществе не был абсолютным в том смысле, что, во-первых, к нему не присоединились некоторые левые группы и их лидеры[321], во-вторых, ареной его проявления стала, прежде всего, столица. И тем не менее мы
Lloyd George D. War memoirs. Vol. 1.1914–1915. Boston, 1933. P. 60.
АВПРИ. Ф. 133. On. 470. Д. 9. 1914 г. Л. 63; Medlicott W.N. Contemporary England, 1914–1964. New York, 1967. P. 12.
Asquith H.H. Memoires and Reflections. 1852–1927. Vol 2. Boston, 1928.
P.25.
Russell B. The Autobiography of Bertrand Russell, 1914–1944. Toronto, 1968.
P.4.
H.C.Deb.Vol. 65. Col. 1841.
Carsten F. L. Op. cit. P. 25–27.