Приключение жизни Виктора Ивановича Мочульского, описанное им самим. В. И. Мочульский
из высшей знати (например, король прусский Вильгельм), прибывая из-за границы, останавливались здесь, чтобы переодеться перед въездом в столицу. Император Николай, конечно, отменил этот обычай.
Чему именно учили меня в том пансионе, я уже забыл, и от того времени у меня остались лишь три воспоминания: во-первых, как молния ударила в соседнее здание и я внезапно очутился под лавкой, на которой до этого мгновения сидел; во-вторых, как мы кидались в нелюбимого нами хромого учителя Петцольта картофельными клубнями; и, в-третьих, насколько болезненными были щелчки, коими награждал меня мой товарищ Гробиш, когда я проигрывал ему в карты. Ведь этот Гробиш обладал необычайной силой, которую мы (памятуя о длинных волосах Самсона) приписывали той его особенности, что у него были необыкновенно большие кожные перепонки между указательным и средним пальцем на обеих руках. Позднее он стал военным инженером. Но в 1828 году столь могучий человек, способный согнуть о колено железную кочергу, погиб, при всей своей жизненной силе, от молдавской лихорадки.
В 1821 году, после того, как мой отец стал дежурным штабс-офицером Гвардейского кавалерийского корпуса, меня отвезли в Кронштадт, в дом пастора Топпелиуса, человека весьма высокообразованного. Мы, четверо учеников, обучались с его детьми и жили у него на полном обеспечении, что обходилось каждому в 1000 рублей в год. Учёба в этом пансионе была для меня весьма полезной, и здесь были заложены все мои научные интересы, особенно любовь к естествознанию. Ведь мы часто записывали лекции по природоведению и рисовали зверей и птиц. Кроме того, у каждого из нас был свой садик с цветами, кустиками и деревьями; нам выдавали маленькие лопаты, грабли и леечки, так что всё свободное время мы копали, пересаживали, поливали и т. д. Потому с самого раннего возраста мы удивлялись природе и учились познавать её.
Утро каждого воскресенья мы проводили в церкви, где некоторые из нас нередко дремали во время длинной проповеди. А после обеда мы совершали прогулки за город, где ловили насекомых и собирали растения, ведь тогда Кронштадт был совсем иным, нежели сейчас. Земляные валы со временем стали совсем низкими, и только со стороны гавани сохранялись отдельные деревянные батареи. С восточной же стороны стояли лишь ветхие заборы, сооружённые ещё во времена императора Павла для защиты от англичан. Именно в этих местах можно было встретить всевозможных насекомых.
Все укрепления пришли в негодность задолго до моего прибытия в Кронштадт. Об этом можно судить хотя бы по следующему случаю: когда Павел наложил эмбарго на английские суда, и нужно было встречать англичан в Кронштадте, оказалось, что валы слишком низкие, а гарнизон – беззащитен. Тогда и были построены вышеупомянутые заграждения.
На каникулы меня отвозили к моим родителям, зимой на санях (в кибитке) по льду, – и при этом я почти всегда простужался, – а летом на только что построенном пароходе. В те времена путь от Кронштадта до Петербурга занимал 3–4, а порой и 5 часов по воде или 2–3 часа по льду – не то, что