Последняя ведьма Гарца. Галина Яцковская
эти кобольды? Местные бомжи, зеленые активисты или хипари с травкой? Да не хочу я, зашиби их йог из Гамбурга полнолунием по рожам! От злости я схватила со стойки сувенир «ведьмочка» и кинула его в сумку. За моральный ущерб.
Тут две мои заразы опять появились из-за белой двери. О! Дывитеся, люди добрые, яки ж гарны дывчины! Обе в джинсиках, курточках, свеже умытые, без всяких следов звезданутости и кровавых потеков на юных щеках.
«Вы еще здесь?» – удивились они в один голос. – «Но рабочий день…»
Я швырнула чемодан к входной двери и уселась на него, перекрыв все пути к бегству.
«Где – я – буду – ночевать?»
«Вызвать полицию?» – шепнула одна другой.
«Лучше позвони фрау Вильдфрухт,» – печально ответила та. Видимо, инстинкт самосохранения тихо сказал ей свое веское слово. Последовало короткое щебетанье по служебному телефону, к которому я не прислушивалась, потому что в это время смотрела в потолок, вспоминая различные рецепты борщей, отрешенно курила и с подчеркнутой аккуратностью стряхивала пепел в кадку с пальмой, украшавшей вход.
«Вот, пожалуйста, фрау Вильдфрухт будет вам очень рада!»
Я содрогнулась, представив себе, сколько раз мне придется произнести это зубодробительное имя.
«Она зеленый кобольд или гробовщик? Остальные, как я понимаю, вымерли?»
«Как вы могли подумать! Фрау Вильдфрухт очень милая! Она дипломированная ведьма!»
Со звездами и кровавыми слезами, простонала я про себя. Но за стеклами офиса стремительно темнело, как это обычно бывает в горах. Бывшая кровавая протянула мне листок с адресом.
«Хексенвег начинается прямо за виллой, дом минус один совсем недалеко. Лес, свежий воздух!»
Бывшая звезданутая сбегала в подсобку и принесла пепельницу с портретом Че Гевары на дне. Я соизволила принять дар, небрежно кинула пепельницу в сумку и затушила сигарету в кадке.
У крыльца освобожденные ведьмы лихо прыгнули на мопед.
«Пепельницу занесите, пожалуйста, завтра, окей?»
Они затарахтели вниз по улице, и последнее, что я услышала, было:
«Дизе Руссен!..»
Хексенвег Минус Один
Хексенвег оказался едва различимой в темноте дорожкой. Там, где она круто уходила в гору, были выложены высокие ступеньки из крупных камней. Я очень злилась и материлась, пока громыхала своим чемоданом по этим лестницам, особенно когда надо было рывком вытаскивать его элегантные миланские колесики из щелей между камнями. Конечно, можно было отправиться в путь с легкой сумочкой, но я не знала, когда вернусь и вернусь ли. Там были все мои любимые вещи, весь этот блеск, добытый муторным трудом: платья, которые Старый Козел заказывал для меня у Армани и Лагерфельда, розовые туфельки с серебряным каблучком и сапожки из тонкой кожи, сшитые по ножке у самого Альберто Фермани в Италии. Я сидела на табуретке в его деревенской мастерской, попивая светлый кьянти, а маэстро сам снимал мерку и слышно было, как шумит море. Здесь мне эти туфельки точно