Тетради 2013 года. Александр Петрушкин

      Соски срезая ржавою метлой,

      стоит у входа с неба часовой —

      он машет медленной [как будто бы кино]

      рукой кленовой этим за спиной.

      Приветствует [не то чтоб вялый Омск]

      входящих и ведущих в эту ось

      полуслепых [двудённых, как котят}

      и в свой живот кладёт их, в ровный ряд

      на блюдо под палёною корой.

      Ещё [как будто даже молодой]

      один из мертвецов, как водомерка

      суёт наружу руки – типа, мелко.

      Метла проходит [вся в бушлате чорном]

      и слышит сиплый говор в коридорном

      наречии фанерной коммуналки,

      и покрывается испариной [здесь жалко

      становится по-лагерному]. Чёткий

      поветочный досмотр ведёт дозорный

      и каркает из тёмного бушлата,

      и публика [немного виновато]

      расходится к кругах сосков молочных

      моей жены – кровавой и непрочной,

      и плёнка рвётся [как в кино – два раза],

      зрачки срезая с глаз [как бы проказа].

      Как хорошо в провинции провинций!

      Где дым заранее заложен в наши лица —

      три рта плывут чеширские к забору

      свинцовому, как нёбо. Разговору

      здесь не начаться, потому что нечем

      нам прорастить его. По местной речи:

      башкиры – это местные индейцы,

      рекущие со дна – как бы ахейцы.

      Их бог исправен – высохший до сосен —

      передаёт заветы пароходу,

      одноколейке (разве только Север

      отсутствует везде [мы в это верим].

      Как хорошо под небом – без печали

      молчать. Не веря, тишине. Не в праве.

      Лежать потопу поперёк – сквозь зубы,

      читать усы чеширские, и губы

      чесать шершавым местным безъязычьем,

      портвейном трёхтопорным на свету.

      и если в тьме лишь светятся отличья

      то по-чеширски точно я живу.

      Переспелое небо, как тыблоко, ляжет к ногам,

      зашуршит,