Эшафот забвения. Виктория Платова
я готовила обед, Серьга мрачно крутился вокруг меня на своем кресле, выписывая самые невероятные виражи. К еде он так и не притронулся и трижды мстительно уронил ложку. Каждый раз я молча поднимала ее, аккуратно мыла и снова совала Серьге в руки. После четвертого раза моя кротость дала трещину.
– Если не хочешь есть – так и скажи.
– Не хочу. Этот хрен Бубякин тебя подснял, я так и знал. Этим и должно было кончиться. Кому охота возиться с инвалидом и делать вид, щто периодически впадаешь в нирвану.
– Не говори глупостей.
– Странно, щто ты вообще так долго продержалась.
– Я никуда не ухожу.
– Тогда щто такого ты хотела мне сказать?
– Я получила работу. У Анджея Братны. Ассистент режиссера по работе с актерами. Как тебе такой поворот сюжета?
– Фиговый поворот. Мне не нравится.
– Там хорошо платят.
– И запупыривают тоже хорошо, в укромном уголке под лихтвагеном. Знаю я все эти киношные штучки, сплошная порнуха, – склочно заявил Серьга, – и вас, баб, знаю как облупленных.
– Нам нужны деньги.
– Птицам деньги не нужны, – продолжал упрямиться Серьга.
– Я делаю это ради нас с тобой. – Это было почти правдой, если не учитывать мой собственный, внезапно возникший острый интерес к Братны. – Подкопим денег… Мы же хотели съездить к тебе домой летом. – «Домой летом» было убийственным аргументом, сразу же разрушившим хлипкую оборону Серьги.
Многочисленная родня Серьги, долгое время сидевшая на его тонкой жилистой шее, в одночасье потеряла кормильца и теперь влачила жалкое существование в глубине марийских лесов. Бедственное положение родственников сводило Серьгу с ума, но ничем помочь им в нынешнем своем состоянии он не мог. Мало того, его увечье каким-то странным, языческим образом подточило весь род Каныгиных: его сестра, так удачно вышедшая замуж за непьющего агронома, медленно угасала от лейкемии, дядька потерял правую руку на совхозной лесопилке, а двоюродный братан Борьша угодил в колонию за мелкое хулиганство.
– Ну, раз пошла такая пьянка, я тоже должен тебе кое-щто сказать. Хотел сюрприз сделать, да ладно… Гошка Полторак меня на службу пристраивает.
Я удивилась, что впечатлительный, непорочный, как голубь, режиссер-документалист все еще жив, и искренне порадовалась за Гошку.
– Больше не буду виснуть мертвым грузом на твоих шейных позвонках…
– Серьга!..
– Молчу-молчу. Ты знаешь, щто он снимал последние полгода? Службу телефонной помощи самоубийцам.
Теперь страсть чернушника Полторака к суициду становилась более-менее понятной: с кем поведешься, от того и наберешься…
– Я думала, что самоубийцам уже ничто не может помочь.
– Ладно тебе, юмористка! Словом, захотел человечек из окошка сигануть, но сомневается, нужно ли это делать в отсутствие благодарных зрителей. Тогда он снимает трубочку, набирает номер и пристраивается к слушателям…
– Господи, Серьга, откуда такой цинизм?
– Не цинизм, а правда жизни… Ну а там нашего