Лицо порока. Роман-истерика. Виктор Иванович Песиголовец
должно быть, кухоньке.
Появился оттуда с чайником в одной руке и чашками – в другой. Поставил на стол.
– Будем пить чай! С травами, – растянутые губы старика, вероятно, означали улыбку.
Я присел на стул, снял с плеча сумку и опустил у ног.
– Мне неудобно тревожить вас, но говорят…
Он суетливо махнул рукой:
– Знаю, знаю, что обо мне говорят!
– Простите, как мне вас величать? – почтительно осведомился я, принимая из рук деда чашку с красноватым дымящимся варевом, которое наполняло комнату густым, ни с чем не сравнимым ароматом.
– Я Устин! Алтай знаешь? Я оттуда приехал, – старик неторопливо набивал большую деревянную трубку чем-то серым, доставая его щепотками из кожаного кисета, пристегнутого булавкой к поясу. Серое вещество напоминало табак, смешанный с измельченными травами.
– Тут у меня сестра Авдотья жила. Она замужем была за мужичком из этих мест. Лет пять назад схоронила его. А теперь и сама… Далече ехать к вам, ой, далече, сынок!
Дымок из раскуренной трубки Устина не имел запаха. Во всяком случае, он не перебивал аромата травяного чая.
– Что вы курите, дедушка?
Он держал тяжелую трубку в своих крепких зубах и медленно помешивал ложечкой красноватое варево.
– Табачок да коренья всякие. Это мне душу молодит. Полвека курю уже.
У меня на языке все время вертелся один вопрос и, помявшись, я, наконец, решился задать его:
– Скажите, а почему покойницу в селе прозывали кошатницей?
– Хе! – старик простодушно уставился на меня своими щелками и запыхтел трубкой, как паровоз. – Она же в доме дюжину кошек держала. Я их соседям раздал. Эту вот, – он указал пожелтевшим пальцем на ленивицу у порога, – только и оставил. С собой на Алтай забрать хочу.
– Долго пробудете у нас?
– Думаю с месячишко погостевать. Интересно у вас!
– А с хатой как поступите? – вопросов у меня имелось множество.
– Соседке отдам. У нее сын женился, а жить ему со своей молодкой негде.
Лампада, потрескивая, разбрызгивала маслянистые блики. Они делали лик Спасителя еще более таинственным. Где-то в недрах дома монотонно и звонко тикали ходики.
– Просто так отдадите?
– Деньги брать никак нельзя! Соседка рядом с Авдотьей сорок годков прожила. Помогала всяко, особенно после смерти мужа. – Устин отложил трубку и, отхлебнув кипятка, склонился над столом, подпер голову кулаком. Потом взглянул вопросительно: – Ты, сынок, не ведаешь разве о том, что дом умершего родственника не дозволено продавать? Его можно только подарить нуждающимся или самому в нем жить.
Я в недоумении пожал плечами:
– Никогда не слыхал о таком.
– Так впредь знай! И другим скажи.
Какое-то время мы молча хлебали чай. Затем, порывшись в своей сумке, я достал и выставил на стол бутылку водки и кое-какую закуску.
– Не принято