Гордость русской драматургии. Методическое пособие. Александр Валерьевич Сапа
Александрийского театра. Первое представление было «ошикано». Тем не менее, вслед за премьерой его начали давать в один вечер с комедией Гоголя в той же декорации (для первого действия) и с теми же исполнителями одноимённых ролей. После пяти актов «Ревизора» публике преподносились ещё три акта комедии Цицианова, в которой «порядок восстанавливался высшим начальством». Причём комедия Цицианова откровенно делала ставку на карикатуру, что отражало общую идейную устремлённость «Настоящего ревизора»: поменьше реальной жизни, подальше от прямых сопоставлений с повседневной действительностью.
Гоголь всего этого уже не видел: 6 июня 1836 года вместе с Александром Данилевским Гоголь покинул Россию и отправился в Европу.
Много лет спустя, объясняя свой отъезд, Гоголь писал Василию Андреевичу Жуковскому: «Представленье „Ревизора“ произвело на меня тягостное впечатление. Я был сердит и на зрителей, меня не понявших, и на себя самого, бывшего виной тому, что меня не поняли. Мне хотелось убежать от всего».
Причины гоголевского отъезда из России весьма необычно сформулировал в своей лекции о Гоголе В. Набоков: «Обвинения, выдвинутые негодующими противниками «Ревизора», которые усмотрели в пьесе коварные нападки на российскую государственность, произвели на Гоголя гнетущее впечатление. Можно предположить, что они-то и возбудили у писателя манию преследования, которая так или иначе донимала его до самой смерти. Положение создалось довольно странное – к Гоголю пришла слава в самой что ни на есть громогласной форме: двор рукоплескал пьесе чуть ли не со злорадством; спесивые чиновники высокого ранга потихоньку теряли спесь, смущенно ерзая в креслах партера; малопочтенные критики истекали тухлым ядом, а критики, чье мнение чего-то стоило, превозносили Гоголя до небес за то, что они сочли великой сатирой; популярный драматург Кукольник пожал плечами, говоря, что пьеска – всего-навсего глупый фарс; молодежь с восторгом повторяла смешные реплики и отыскивала Хлестаковых и сквозник-дмухановских среди своих знакомых. Другой бы писатель упивался этой атмосферой хвалы и скандала. Пушкин просто оскалил бы свои ослепительные негритянские зубы в добродушной усмешке и воротился к неоконченной рукописи очередного шедевра. Гоголь же поступил так, как и после провала «Кюхельгартена» – сбежал, вернее, уполз за границу.
Но если б только это! Он позволил себе худшее, что может позволить себе писатель в подобных обстоятельствах: попытался объяснить в печати те места своей пьесы, которые критики либо не заметили, либо превратно истолковали. Гоголь, будучи Гоголем и существуя в зеркальном мире, обладал способностью тщательно планировать свои произведения после того, как он их написал и опубликовал. Этот метод он применил и к «Ревизору». Он присовокупил к нему эпилог, где объяснял, что настоящий ревизор, который маячит в конце последнего действия, – это человеческая совесть.