Иллюзия вторая. Перелом. Игорь Викторович Григорьян
морем брызг, отталкивался от него. И оттолкнувшись, свет приобретал уже другое, противоположное первоначальному направление – оттолкнувшись, свет убегал прочь.
Убегал, неся в себе высокий и священный код – новую, только что полученную новым прикосновением информацию.
Свет возвращался к породившему его источнику.
К костру.
Или к Солнцу.
А может быть и туда и туда. Это было абсолютно неважно.
Важно было другое.
Солнечная – белая и жгучая составляющая света, обогатившись жёлтым и мягким свечением рукотворного костра, на своем обратном пути вверх проходила сквозь пыль от мешков, и сквозь сами мешки, не замечая их и не останавливаясь ни на мгновение, и если бы не это странное свойство времени, замедлившее всё вокруг – всё, кроме скорости восприятия действительности Артака и Агафьи Тихоновны. Если бы не это растянутое в пространстве время – акула никогда бы и не заметила одну странную, и показавшуюся ей очень важной особенность света – проходя через мешки и осевшую на них пыль, свет немного изменялся, он искажался, искривлялся, он приобретал новые качества.
Свет продолжал свой путь, но был он уже немного другим.
Свет начинал выражать некую новую для себя самого суть.
Свет становился богаче на оттенки, на интонации.
Свет вступал в родство с пылью и действиями – в родство кровное, нераздельное, в вечное родство.
Родство, кстати, и может быть только вечным.
Родственники могут умирать, но их родство сохраняется единожды и навечно, родство скрепляется мукой и крахмалом с бесконечным сроком годности…
Свет продолжал свой путь.
Теперь в его безграничной, безмерной, в его энергетической кладовке хранился ещё один фотоснимок, ещё один моментальный кадр. Кадр с информацией о владельце зеркала и костра. И этот фотоснимок, этот мгновенный отпечаток реальности, в своё время точно так же изменит источник самого света, к которому он, безусловно, вернётся. Изменит, как уже все существующие в нём и доставленные нам отпечатки, пусть немного, но изменили этот, так ждавший света – мир поступков и действий.
Важно было то, что абсолютно всё вокруг влияет на себя самое – влияет на это самое всё, абсолютно всё существующее – влияет и изменяет свои же внутренности и устои. И изменяет без исключений, без опусканий и отпусканий, изменяет без изъянов, без ошибок. Изменяет без усталости, без выходных и перерывов на обед. Изменяет безупречно, безукоризненно, совершенно. Изменяет бесконечно.
– Свет… – Агафья Тихоновна показывала плавником на световые лучи.
– Ничего не напоминает? – дракон тоже с интересом наблюдал за происходящим.
– Не знаю, – акула повернулась к Артаку, и в первый раз в этом мире, смогла рассмотреть его при нормальном освещении, – а должно напоминать?
– По-моему, когда что-то рождается из ничего – это всегда может напоминать только одно, – Артак усмехнулся, – но не важно. Не будем об этом.
– Рождается из ничего? – эхом повторила Агафья Тихоновна.
– Да, да, рождается