Жизнь наоборот. Галия Мавлютова
головой из стороны в сторону, дурашливо улыбаясь, – не горюй, Димка! Я справлюсь!
– Да уж, – поморщился Воронцов, – то-то же ты на сходке нюни распустила: мол, куда мне патрулировать, я все ножки до крови стёрла, я вся такая нежная, мне бы поближе к следователю.
Они сердили друг друга нарочно, словно пытались спровоцировать конфликт, но ссоры не вышло. Оба были безнадёжно влюблены, краснели от случайного прикосновения, мимолётного взгляда, неверно понятого слова. Воронцову было жаль девушку: она уходила в ночь, на мороз, в нелепых полуботиночках на высоченных каблуках, с потёртостями и мозолями. Он спокойно отправился бы патрулировать вместо Алины, но тогда придётся нарушить приказ Батанова, а Дима всегда был послушным. Таким уж родился. И хотя в его семье никогда не было военных, милиционеров, а уж тем более, полицейских, Дима выбрал профессию полицейского.
Родители сильно удивились, когда он объявил о своём решении пойти после школы на юридический факультет. Мама заплакала, отец сдержанно вздохнул. Но отговаривать не стали. Подумали и переступили через себя, оправдывая выбор сына. Если бы Дима увлекался просмотром ментовских сериалов, чтением криминальной литературы или любил играть по ночам в стрелялки, было бы понятно. Однако нет, ничего такого за ним не водилось. Мальчик как мальчик, обычный, не гений, без особых талантов, на подвиги не способен, и вдруг такой странный выбор. Воронцова удивила реакция родителей: он ожидал другого – думал, начнут отговаривать, стращать, пугать, шантажировать здоровьем. Проскочило. Мать поплакала и успокоилась. Отец смирился. Внешне оба поддержали сына. А что творилось у родителей внутри – сын знать не хотел.
Воронцову нравилась работа оперативника, он не уставал от ненормированного рабочего дня, от бумажной волокиты, от придирок начальства. В уголовном розыске не было никакой романтики. Рутинная работа, но за гранью человеческого понимания. Иногда, собираясь поздно ночью на работу, Дима слышал, как плачет мать. Он морщился, но терпел. Маму не переделаешь. Она любит страдать. Хлебом не корми, только дай возможность попереживать. Отец молчал, лишь иногда спрашивал, мол, как дела, не устал ли, сынок, от службы? Дима посмеивался, догадываясь о глубинных истоках пустых вопросов, но не вникал, думая, что рано или поздно всё уладится.
– Не знаю, что со мной случилось, – всхлипнула Алина, – так жалко себя стало. Как представила, что придётся ковылять на этих каблучищах, чуть слёзы не брызнули. Уже прошло, Дима! Я всё понимаю. Наслышана про Наталью Ивановну. Говорят, она ненавидит женщин, особенно, молодых. Всех девушек съедает заживо, запивая обед горячей кровью. Вот так!
Алина клацнула зубами и прикоснулась губами к Диминой шее. Тот вздрогнул и поёжился. Страшновато получилось. Алина натурально сымитировала вампиршу. Ей нужно было не в опера подаваться, а в актрисы. Голливуд по ней плачет. И не просто плачет, слезами умывается. Воронцов вдруг расхрабрился и поцеловал Алину. По коридору раздались глухие шаги и замерли у двери. Алина и Дима отпрянули друг от друга и, как ни в чём не бывало, занялись сборами. Дверь