Любовница Иуды. Александр Григорьевич Гайсин
хотелось вовлечь в организацию, но у меня ничего не получилось, и мы расстались навсегда. Он засмеялся и вытащил из стола несколько фотографий, где я нежно обнимаю Марию. Потом включил магнитофонную запись одной из наших встреч. Впервые мне тогда захотелось убить человека. Мелькнуло даже подозрение, что Мария работает на него. Я понял, что из этой ловушки не выкарабкаться. Смириться с возможным уходом жены и потерей влияния в общине я бы ещё смог. Но дети… Я ведь по ним до сих пор тоскую… Ну, а что дальше, ты, наверное, знаешь. Группу Вебера, как известно, прикрыли. Что-то у него в нервах заклинило, и его упрятали в психушку. Из лечебницы он вышел как раз в тот день, когда меня убили. Вебер связал мою гибель с политикой, простил мне все грехи, облил себя бензином и устроил самосожжение возле памятника Великому Островитянину. Умер в больнице от ожогов.
– Глупо. С ним все понятно. А скажи мне: Мария любила тебя всерьёз или просто так… роман? Что тебе сердце подсказывало?
– Тогда мне казалось, что и вправду любит. Сейчас – сомневаюсь. К тому же, она хоть и присутствовала на двух наших собраниях, но не прониклась. Призналась, что будто какая-то сила выталкивает её со сходок в Зале Царства. Дескать, даже дурно ей делается… Но я её любил ещё с пятого класса.
– А почему ты не женился на ней?
– Скажу откровенно: своей женой я её не мог представить. Знал ведь, какая молва за ней тянется. А тут ещё мой брат…
– Он-то здесь при чём?
– При том… Мне кажется, что братец невзлюбил меня еще в утробе матери. Мы ведь с ним близнецы, однояйцовые. Я появился на свет первым. Врачи говорили, что братик мой уже в зародыше проявлял плохой характер: поспешил вытолкнуть меня наружу. Выходил я в этот мир с трудом. Но Яшка – еще труднее. На семь минут задержался! Шёл он при родах ногами вперед. И от этого потом слегка прихрамывал. А тогда его еле спасли, и мама чуть не умерла. Делали кесарево сечение. Может, поэтому меня она любила больше. Яшка втайне страдал и ревновал… Думаю, со всем этим и связана его дурацкая идея личного пространства, которое якобы надо обязательно застолбить, чтобы стать счастливым. Ему всё время казалось, что я претендую на какую-то его долю. И он всё делал наперекор, лишь бы на меня не походить. Если я, например, с удовольствием уплетал манную кашу, он отпихивал тарелку. Одно время я не верил в Бога и любил Великого Островитянина. Яшка же наоборот: усиленно и часто вслух читал Библию, демонстративно ходил в церковь, дома молился перед едой – словно дразнил меня. Очень был дружен с дьяконом Родионом, который постоянно захаживал к нам, приносил гостинцы. Но меня от Шойгина просто воротило.
– Могу обрадовать: он твой родной отец. Перед смертью мне в этом сам признался.
– Я уже и сам знаю. Сегодня мы с ним встретились и немного пообщались. И, знаешь, он меня очаровал. А ведь в жизни был совсем другой! Или, может, казался таким: не духовным лицом, а лицедеем из народного театра.
– Твой братец, видно, многое от него взял?
– Не