Волчий мох. Виталий Ефимович Кулик
не будет… А уж лошадку и подавно не обижу. Во всяком случае, хуже уж точно не будет.
Под многочисленными взглядами Ружевич, словно завороженный, поплёлся следом за цыганом. Когда он проходил мимо мужиков-зевак, до него донеслись едва различимые слова: «Ну всё, остался панок без коника…»
Но пан без коня не остался. Мало того, так перед ним предстала удивительная картина: мужик, похожий на цыгана, ласково разговаривал с лошадью как с человеком, и самое удивительное, казалось, что та всё понимала и покорно слушалась.
Новоявленный лекарь тоже внимательно осмотрел ногу лошади, потрогал ладонью то одно, то другое копыто, видимо, что-то сравнивая; затем он прощупал пальцами всю ногу, особенно на суставах, после чего несколько раз осторожно опробовал её на сгиб. Движения цыгана были уверенны и несуетливы. Наконец он поднялся с колена и ласково похлопал коня по холке.
– Ну… что скажешь? – спросил пан Ружевич, готовый опять услышать неутешительный ответ.
Цыган повернулся к пану.
– С лошадью ничего страшного… небольшое растяжение в суставе.
– А чего ж этот, – Ружевич кивнул головой в сторону коновала-коваля, ничего не определил?
– Видать, не дорос ещё до такого. При таком растяжении опухоль появляется не сразу, и не каждый может такое определить. Но лошадке сейчас нужен покой, тугая повязка. Хорошо бы студёной водицей сустав охлаждать… Поезжай-ка, панок, на постоялый двор – он тут рядом, сразу за церковью, – и хотя бы денёк повремени с дорогой. Всё будет добре.
– Ну, благодарствую, человече. А то я уж забеспокоился сильно за лошадку. Это теперь мой самый надёжный конь остался, – обрадовано заговорил Ружевич и полез в карман за деньгами.
Цыган даже не улыбнулся. Он грустно посмотрел в глаза собеседнику и тихо сказал:
– Тебе, вельможный пан, не о лошадке сейчас беспокоиться надобно…
– Э-э… Что ты хочешь… этим сказать? – насторожился Ружевич.
– О себе сейчас в самый бы раз побеспокоиться…
– Ты это о чём? – ещё больше напрягся пан, а сердце уже захолонуло, почувствовав что-то поганое.
– Да так… Кажется мне, что душа твоя, панок, в каком-то чёрном плену. Дела-то небось всё неурядицами оборачиваются? И в семье, видать, не всё ладно?..
Пан Ружевич совсем растерялся: настолько неожиданно было услышать такую правду. Он внутренне сжался и осторожно спросил:
– Ты, судя по всему… что-то знаешь? Я имею в виду… ведовство.
Ничего не ответив, цыган пристально смотрел на собеседника. Его чёрный колючий взгляд, казалось, насквозь прожигал человека.
У пана Ружевича вдруг появилось противное чувство, будто у него в сознании копошится вор, перебирая его мысли и прихватывая то, что приглянулось.
– Меня Михеем зовут, – наконец ответил цыган. – А ты, панок, наверное, хотел сказать не «ведовство», а «колдовство»?
Тёмные глаза цыгана прямо-таки парализовали Ружевича; поджилки в ногах дрожали; слова