ДИАЛОГИ О БОРИСЕ ГОДУНОВЕ. Историческая литература. Ада Тагильцева
домостроевские сдержки довольно часто приводили к недовольству народа, выливающегося в жестокий бунт. С одной стороны, безграничное терпение населения, с другой – звериная злоба. Не видишь ли ты здесь противоречия? – язвительно осведомился Кирюша. – Ещё Пушкин сказал: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!»446
– Ты знаешь из курса физики, что если пружину очень сильно сжать, то она непременно распрямится сама собой или даже может сломаться: «Против лома нет приёма, кроме как другого лома», – рассмеялась я. – Здесь нет ничего противоречащего ни у Пушкина, ни у Забелина.19 Бунт на Руси – тоже национальная черта. Это средство простого народа обратить внимание тупой и неповоротливой власти на Руси с её хроническим нежеланием что-либо менять на свои нужды: «Эта-то опека и создавала тот тяжелый, душный мир, из которого вырваться было возможно только с силою богатыря. Она-то и производила богатырей необузданной воли; но не потому, что недоставало им переходного времени образования, или нравственной опёки общества, а потому что слишком эта воля была зануздана». 19 Здесь вступает в силу естественный закон – крайность вызывает другую крайность. Отрицание самостоятельности человека в природе его нравственных дел, является отрицанием в нём самом его человеческих свойств, и он становится зверем, или, по Забелину – богатырем.19 Забелин совершенно справедливо считает, что, если есть общество, то есть и опека, и именно нравственная. Существо нравственной идеи русского человека заключалось в том, чтобы во имя родового идеала сдерживать до принижения нравственную свободу и нравственную самостоятельность личности. Полное всестороннее подчинение ума и воли этим началам было нравственностью века. Русское рабство – широкое, всестороннее развитие в жизни родовой идеи, никогда не было, да и не могло быть полным, законченным рабством. В сущности, это было детство, а не рабство. И если это детство выражалось действительно в унизительных рабских формах, то в этом сказывалась только наивная первозданная природа родовых отношений, возвышавшая непомерно родительскую власть, а по её идеалу и всякую другую. Старшая власть всех равняла с малолетними, а потому от всех требовала к себе отношений детства, а не равенства. «Эти-то отношения детства, в которых в нашем быту выражались людские отношения ко всякой предержащей власти, представляются по естественной причине формами рабства и даже самым рабством, по той простой причине, что здесь большие, старики, вообще люди уже независимые и самостоятельные, являются по форме отношений к старшей их власти совершенными детьми». 19
– Ну, хорошо, я почти понял, как сложился родовой быт у нас, а почему на Западе всё иначе? – озадаченно спросил Кирюша.
– На Западе отношения между народами складывались, как отношения между победителями и побеждёнными.
44