Почему Я?. Владимир Германович Корешков
отрицательно помотал головой, понимая, куда она клонит.
– Ну, Олег, их же можно всех спасти. Правда?
– Теоретически да, – ответил я как можно спокойней, хотя у самого кошки на душе скребли. – Но практически нет. Нам разрешено достать из прошлого еще шестерых, на этом лимит кончается.
– А как же остальные?
– Остальные останутся там, – вздохнул я и указал на экран монитора.
– Но ведь так нельзя, это не по-человечески.
Я ничего не ответил, лишь пожал плечами.
– Какие они здесь все сволочи, гады, суки жестокосердные!
– Они не жестокосердные, Ань, они прагматичные. Ты только представь, сколько народу умерло вот так, не по старости, а по глупости, по странному стечению обстоятельств со времен сотворения мира – миллиарды и миллиарды, и большинство из них молодые, умные, красивые, добрые, хорошие и достойные во всех отношениях люди, но, к сожалению, их невозможно спасти всех. Смирись. Такова жизнь. Таков закон природы. От этого никуда не деться. Просто нам с тобой и еще шестерым выпал нереальный шанс не гнить сейчас в земле, а продолжить жить, и жить не просто так, бесполезно коптя небо, а чем-то помочь другим людям, сделать что-то нужное и хорошее не для себя, а для других. Понимаешь меня?
– Да, Олег, понимаю, конечно, ты прав на все сто. Ну и кого ты выберешь следующего?
Я посмотрел на присмиревшую Аню, в ее голосе теперь не было давешнего азартного оптимизма, ей уже совсем не хотелось играть в «Выбирашки». Оказалось, что это совсем не весело и ой как не просто, она передала мне это право выбора в единоличное пользование, я ее за это не винил. Ответственность брать на себя неимоверно тяжело, а в этом случае тем более.
– И еще, знаешь, Олег, – глухо произнесла она, посмотрев на меня исподлобья, – спасибо, что выбрал меня.
– Принято. Кофе будешь? – спросил я, решив разрядить ту тяжелую атмосферу, что создалась в комнате.
– Да, буду, если можно, то очень крепкий.
– Эспрессо?
– Да, эспрессо.
Я отправился к аппарату, чтобы заварить для нас кофе.
– Ты так и не сказал, кого ты выбрал.
Глядя, как горячий кофе шипя льется тонкой, мутной струйкой в кружки, образуя темную пену, я задумался. Передо мной тут же всплыла худенькая, высокая, голубоглазая, с короткой стрижкой девушка-блондинка, одетая в белые мокасины, голубые джинсы и белую демисезонную куртку-плащевку, поднимающаяся по эскалатору в каком-то гипермаркете.
По тому, как угловато, неуверенно она держится, постоянно заправляя длинными музыкальными пальцами волосы за уши, она явно не гордится своей модельной внешностью, наоборот, видно, что, слегка сутулясь, она старается быть чуть ниже, стесняясь своего роста, пытаясь его хоть как-то скрыть. Наверняка в школе ее травили, обзывая «дылда», «шпала», «шлагбаум» или еще как – обидных прозвищ так много. Она выросла, закончила