Все шансы и еще один. Кристина Арноти
вас нет больше носовых платков?
– Нет. Меня бы устроил платочек для верхнего кармашка. Можно взять из вашего пиджака?
Он резко повернулся.
– Из кармашка – нет.
– Моя мать – француженка и очень любит деньги.
– А кто не любит деньги? Любить – не то слово, лучше просто иметь деньги…
– Прижмите меня к себе покрепче…
Он послушался.
– Так что эта матушка?
– Она скоро утешилась после… после кончины моего отца.
– А вы бы хотели, чтобы она дала сжечь себя на костре, как индийская вдова?
– Да, – просто ответила она.
И добавила:
– Кстати, о костре. В нашем деревенском доме, посреди гостиной, есть фаянсовая печь. Прислоняясь к ней, мы греем спину. Вы в какой-то степени – моя фаянсовая печь.
Он начал опасаться каждой фразы.
Она продолжала:
– Если когда-нибудь вы меня все же полюбите…
– Да Боже мой, – воскликнул он, совершенно проснувшись. – Поймите же, что наше совокупление не имеет ничего общего с любовью. Мы удовлетворили физическое желание.
– Вы используете противные слова. «Желание», «удовлетворили», «физическое». Вы такой грубый…
– Я вынужден. Нам нужно избегать недоразумений. Моя жизнь строго регламентирована, у меня образцовая жена, совершенные сотрудники и политическая задача, которую я должен выполнять. То, что произошло между нами сегодня вечером, – случай. Полный очарований, но случай…
– Вы занимаетесь любовью с вашей женой?
В своем желании снести все, быть искренним, покончить с запоздалой дискуссией, он ответил, не подумав:
– Не очень. Редко. Мы женаты вот уже двадцать два года.
– Значит, она живет как йогурт, – сказала она. – С датой-ограничителем. Вы больше ее не употребляете. Любезно.
Лицемерный преподаватель морали, положив ладонь на левую сторону груди Лизы, объяснил:
– Для пары, спустя некоторое время, физическая любовь имеет лишь символический интерес.
– Это отвратило бы любого от женитьбы…
– Да нет, – сказал он, защищаясь. – Не забывайте соучастие, дух коллектива, когда речь идет о подмене мужчины в его карьере, глубокое умственное сближение…
– Аминь, – сказала она. – И пусть тела их покоятся в мире. Если они станут пеплом, тем лучше для них.
Она еще больше отдалилась от него в кровати.
Лоран страдал. Он испытал сильное желание надеть пижаму. Или хотя бы куртку. Никогда он не мог спать голым. Что сказал бы его тесть, видя этого важничающего зятя, мерзнущего рядом с полууснувшей девицей на кровати с надежными пружинами? С высоты своего оккультного могущества, заваленный деньгами, деликатный и безразличный, он никогда не вмешивался в личную жизнь своей дочери, он не комментировал заблуждения Лорана, хотел только тишины и скромности. Связанный с несколькими банкирами, осторожными и предусмотрительными, он собирался финансировать в значительной степени избирательную кампанию Лорана, который становился оплотом довольно нового левого крыла. Эта новая идеология с трудом оформлялась. Выступать удачно