Простая история. Амрита Альгома
Николь тихонько посапывала. Он поймал себя на том, что, ощущая её дыхание на своей шее, постепенно успокаивается. Хотелось спрятать её, отгородить от всего мира, чтобы больше никто не посмел причинить ей боли. Ему было странно осознать, что она нужна ему. Он отвык и от сознания своей необходимости, и от желания беспокоиться о ком-то. То, что ему хочется заботиться о Николь, помогать ей, защищать её даже удивило его. Полузабытое ощущение ответственности о близком человеке оказалось неожиданно острым.
Таким острым, что он непроизвольно опустил голову, сглотнув, и прижался губами к волосам. Очень хотелось, чтобы она перестала плакать. Джеф с грустью пригладил растрепавшиеся лёгкие пряди.
Сказал тихонько:
– Послушай, Ники, это очень большая травма. Душевная травма. Психологический удар. Такой удар не каждый…– он вовремя проглотил слово "мужик", – сумеет выдержать. Тебе самой тут не справиться. Чем больше времени будет проходить, тем больше ты будешь себя мучить. Если бы это тебя не беспокоило, ты бы мне об этом не стала рассказывать. Я очень благодарен тебе за доверие. Честно. Я всегда предпочитаю невкусную правду, пусть даже от неё потом совсем худо. Мне было так же больно, как и тебе. У меня случались ситуации, хоть и не похожие на твою, но тоже тяжёлые, когда моё доверие к людям беззастенчиво попрали. Но в этом случае тебе даже я помочь не могу. Такие раны души, нанесённые человеком, которому доверяешь, можно лечить, несмотря на всю их болезненность. И знаешь, для этого мало собственного опыта, нужно ещё образование. Тут нужен специалист.
Джеф немного наклонился, пытаясь заглянуть ей в глаза. Не получилось –её волосы скрывали лицо. Спросил осторожно:
– Ники! Когда это случилось? Не четвертого июля?
Вопрос отозвался в нём уколом воспоминания и он, сам того не подозревая, скривился, как от боли.
Надеясь, что она успокоилась, Джеф протянул руку, чтобы отодвинуть её волосы и по его запястью неожиданно ударили несколько горячих капель: из глаз Николь градом сыпались слёзы.
– Да, – всхлипнула она.
Это "да" плитой легло в его сердце. Он вновь отчётливо увидел, как всё его весёлое настроение, кое-как наконец-то выросшее в нём к разгару праздника, разметало в клочья острым переживанием. Он тогда думал о Николь. О том, как она, после аварийной посадки смотрела на него из-под укутавшего её пледа, опираясь на мать, сказала ему, вылезшему из "башни" чтобы познакомиться с ней: "это ты – Джеф?". Думал о её голосе, отчётливо зовущем: "Джеф! Джеф!". Этот зов снился ему по ночам. Вдруг всё словно потемнело, показалось даже, что он упал в серую мглу или началось затмение. Три туманные фигуры на фоне туманного леса маячили в его сознании и внутренности заливал страх, просто всепоглощающий страх. Ничего подобного он не ощущал. Ни тогда, когда, выпрыгнув из самолёта, обнаружил, что парашют не раскрывается и пришлось использовать запаску, ни когда пытался выйти из пике под звонкий аккомпанемент системы пожаротушения. Затем боль сдавила мозг и вернулось всё: свет, музыка,