Пыльные Музыри. Надежда Георгиевна Нелидова
злым лицом и на прошуршавшую мимо бабку зашумела:
– Еще она тут ползает. Весь дом провонял старушечьим.
Бабка Августа ушла, сморкаясь, и затаилась еще глубже. Агния при встречах стала настойчиво звать к себе: мыслимо ли дело, эдак человека со света сжить недолго. Бабка, сморкаясь, собрала узелки и ушла к Агнии. Валька в дверях сунула двадцать рублей.
Прошел ровно год с того дня. В Вербное воскресенье сестры вышли из церкви: обе с букетиками освященной вербы, с умиленными лицами. Поехали домой – трамвайная линия рядышком с церковью проходила. Бабка Августа пошла прикупить у трамвайного водителя пачку билетов. Подслеповато сунулась в кабинку – и отшатнулась, закрестилась, сделалась сама не своя.
– Ба-атюшки, – говорит, – трамвай-то без водительши. Куда это мы катим, а?!
Пассажиры засмеялись.
– В преисподнюю прямым ходом, бабуся! – крикнули с задней площадки.
– Вагон-то прицепной, не видишь? – рассердилась Агния. – Срамота от тебя на людях!
Августа не успела разобрать, что к чему: кто-то налетел на нее, чуть с ног не сбил, крепко-накрепко обхватил, зацеловал, в самое ухо залепетал:
– Бабулька моя расхорошая, посмотри на меня! Не узнаешь?
Живая-невредимая после стольких лет разлуки, любимая внучка Олюшка стояла рядом. И раскрасавица светлая была такая, что бабка зажмурилась, заслезилась, седенькой головкой затрясла. Олюшка заливисто колокольчиком смеялась, тормошила ее и не умолкала, сыпала вопросами.
Сказала Августа, что живет, слава Богу, пенсию от государства получает. Вдвоем с бабушкой Агнией хорошо живут, чаи пьют с кекосами (так бабка кексы называла), дай Господи другим такого житья. Строга Агния, что правда то правда, зато и порядок у нее во всем, все чинно, все как следует.
Потом ее черед настал Олюшку расспрашивать. Только сейчас, безглазая, заметила детскую колясочку, а в ней младенца, да такого расхорошенького, темноглазого, розовенького. Улыбается младенец беззубым ротиком бабке Августе. Про отца спросила – оказывается, в армию призвали, служит. «По папке соскучились, да, Витек, да, мой сладкий?»
К матери в четырехкомнатную квартиру Олюшку ни за какие коврижки не заманишь. А работает она технологом на заводе, живет в общежитии с подругой, тоже которая с ребенком («Драма у нее,» – тихонько сказала).
Шумно живут: когда малышня в две глотки загорланит, хоть уши затыкай и вон беги – зато весело. Друг дружке во всем помогают… Да, чуть не забыла: отец (Витька-непутевый, значит) наведывается частенько. Женился, про тещеньку свою бывшую, бабку Августу, все спрашивает.
Августа, забывшись, твердила:
– Слава Богу, милая, слава Богу. Ты счастлива, и я подле твоего счастья погрелась.
Олюшка, прощаясь, ее в гости звала. Обещалась сама забежать, как время будет. Вышли все из трамвая…
Идет Олюшка по аллее, высокая, светлая вся, чисто солнышко, коляску толкает. Нет-нет, да и обернется,