Вольные частные города. Больше конкуренции на важнейшем рынке мира. Титус Гебель
в демократиях, по сути, ни одна сфера жизни не выведена за пределы политического обсуждения, а тем самым является объектом мнения большинства. Жаждая общественного признания, человек в ходе эволюции развил способность на всякий случай выть с волками и по большей части сперва интуитивно ориентируется на якобы господствующее мнение[89]. И только затем подключает разумные аргументы, чтобы достигнуть согласия с прежней своей картиной мира[90]. Это справедливо независимо от ума и образования. В группах и умные люди – те же стадные животные, не менее других падкие до соблазна, как установил еще Гюстав Лебон:
Во всем, что являет собою предмет чувства, – в религии, политике, морали, симпатиях и антипатиях и т. д. – самые превосходные люди редко поднимаются над уровнем обычного индивида… Решения всеобщего интереса, принимаемые собранием выдающихся людей, мало чем лучше решений, какие приняло бы собрание дураков[91].
Вот почему привязка избирательного права к определенному свидетельству об образовании или квалификации проблему не смягчит, а глядишь, еще и усугубит. Ведь люди интеллигентные в силу своей фантазии восприимчивее к идеологиям, которые требуют очковтирательства.
К сожалению, во всех группах населения куда скорее находят поддержку мнения, основанные на морали и возмущении, а не позиции, возникшие на основе разумного взвешивания за и против. В большинстве люди не хотят рационального решения проблем со строгим контролем результата. Им хочется хорошо себя чувствовать и стоять на правильной стороне. Эту потребность удовлетворяет политика. А поскольку в нынешних социальных государствах (пока что) нет экзистенциальных, эмоционально будоражащих опасностей вроде войн, эпидемических болезней или голода, политикам и общественным деятелям приходится выдумывать все новые недостатки, чтобы сохранить собственные, хорошо алиментированные позиции как «голосов совести» и якобы ликвидаторов проблем[92]. Отсюда беспрестанное выявление мнимых дискриминаций, мнимой нищеты, мнимого стресса по причине увеличения производительности труда или вообще мнимой антигуманности всей системы. Отсюда и постоянно растущее число «пробелов в справедливости», которые обнаруживаются буквально повсюду. Сложившиеся много десятилетий назад и явно практичные технологии внезапно возводятся в ранг огромных опасностей. Нынешние неравенства людей вызывают прямо-таки негодование; теперь наряду с имущественным и общественным положением «неестественными» считаются еще и различия по признаку пола, этноса и таланта: это, мол, всего-навсего социальные конструкты. С такой моралистской перспективы любое реальное неравенство попросту невыносимо, даже писсуары в мужских туалетах[93].
Порой – большей частью после войны или кризиса – снова возникает здравое противодействие, но этим силам зачастую удается лишь чуть-чуть повернуть колесо
В каменном веке изгнание из племени фактически было смертным приговором. Без поддержки соплеменников вообще лишь особенно одаренные охотники могли в одиночку продержаться более-менее долгое время. На протяжении этого долгого исторического периода у нас предположительно и выработалось стремление непременно быть вместе со всеми. Ныне оно еще настолько сильно, что даже явно нелепые позиции находят поддержку, пока имеют большинство (ср. эксперименты Аша [Asch] с конформизмом; чем больше группа, тем больше конформизма:
https://de/wikipedia.org/wiki/%20Konformitätsexperiment_von_Asch).
Ср., например, Schiller/Carmel (2011) или Cherepanov/Feddersen/Sandroni (2009).
Le Bon 1982, 14f. В подтверждение он приводит еще одно доказательство: например, в Средние века и в эпоху Возрождения было достаточно много просвещенных умов, но среди них не нашлось никого, в ком разум раскрыл бы ребячливые стороны его веры и пробудил бы хоть малую толику сомнения в злобном коварстве дьявола или в необходимости сожжения ведьм (81). …«Ужасную нелепость мифа о Боге, который за непослушание одного из своих созданий мстит чудовищными муками своего сына, веками не замечали. Такие великие умы, как Галилей, Ньютон, Лейбниц, ни на миг не задумывались о том, что можно подвергнуть сомнению правдивость подобных легенд» (104).
Schelsky 1975.