Имам Шамиль. Том второй. Мюршид Гобзало – огненная тропа. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский
небо Млечный Путь, а много ниже, едва не касаясь кровавым серпом рта горных пиков, зловеще улыбался изогнутый полумесяц.
* * *
Беспощадно короток день, и ничтожна ночь, для воина, который наведался в родное селение с пропитанных кровью долин…
Ему казалось, он только смежил глаза, вот только под веками стояла блаженная млечная пустота, и его самого как будто не было на земле.
…Её дыхание…Её нежные прикосновения вызывали в нём мерцания, радужными точками наполнявшие пустые глазницы. И это, похоже, тоже была жизнь…но другая, со стороны, словно с птичьего полёта. Он парил над горами, возвращался, но не на землю, а в иное, таинственное и прекрасное пространство. В нём было место: и Ураде, и родовой сакле, и матери согнутой пополам чёрнопудовой судьбой, и старику-отцу в истёртых папахе и бурке…Вот он! С родным забытым лицом сидит, опершись на глянцевитый пастушеский посох, смотрит в далекую вечернюю даль, и морщины его бронзовые от низкого спелого солнца. А вот перед глазами ослепительная, солнечная, в голубых снегах вершина, и он, гололобый волчонок, загорелый до черноты, смотрит из-под ладони на это величие белого безмолвия и сверкания, а рядом, у подножия кряжа, табун лошадей, щиплющий бархатными губами зелёный ресничный шёлк, народившейся травы…
Снова перед глазами образ Мариам с сынишкой Танка на руках. Он испытывал благодарность. Он не был с ней рядом в те ночи, когда её душили кошмары и страхи. Он шёл, то за кровью урусов, то мёрз в холодных пещерах в Аргунском ущелье, где вповалку спали мюриды, валялись мослы и кости баранов, и…трупы джигитов, умерших ночью от ран. На рассвете их хоронили и вновь отбивали атаки неверных, а она в это время молилась в мечети Всевышнему, и он был спасён её неслышной молитвой.
…Но вот, в пространстве грёз возникло мгновенное видение. Молодые горянки в долгополых архалуках танцевали на изумрудной траве, волновались их платки и чёрные косы. Сверкали монисты, глаза и улыбки. Где-то за поворотом тропы летела бешеная лезгинка; порывисто растягивались и сжимались меха гармони. Молодые и старые урадинцы, в косматых папахах, в воинственных костюмах предков по очереди врывались и входили в круг. Неистово гремел барабан, без устали визжала зурна. В такт им хлопали мозолистые ладони.
– Асса!
– Иай, Урада! Танцуйте, радуйтесь люди!! – кричал глашатай. – У прославленного Гобзало сын родился! Да выпрямит его дорогу Аллах!
И люди, поднимая турий рог, радовались, что их, выкошенные войной ряды, пополнились ещё одним сыном Урады, защитником Гидатля! Мужчиной, будущим воином, ещё одним булатным кинжалом.
– ЦIар бугеб, ЦIар батаги!
– А имя ему пусть принесёт ему слава!
Хай, хай…Имя без дела и впрямь пустой звук. Мать учила Гобзало: «Нет награды больше, сынок, чем имя, нет сокровища дороже жизни. Береги это».
Отец не уставал повторять Гобзало: «Всегда помни, ты – мужчина. Будь им, и знай: мужество не спрашивает, высока ли скала».
…И вот он снова