Имам Шамиль. Том второй. Мюршид Гобзало – огненная тропа. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский
Обернулся и помахал рукой. Отец, оперевшись на посох, продолжал стоять, покуда сын окончательно не скрылся из виду.
Хай, хай…Знал ли Гобзало тогда, что больше уже никогда не увидит ни его, ни свою любимую мать. Они уйдут из жизни один за другим, с разницей в пять дней, после чёрного известия из Гуниба, что их сын Гобзало погиб в неравной схватке с урусами.
Да-дай-ии! Пристрастные родительские глаза, как и сердца, – слепы. Бедность злее огня, а поганый язык опаснее пули. Чёрный слух о гибели Гобзало, пущенный кем-то…без кинжала и яда убил стариков, так и не сумевших пережить сего слуха. А между тем, слух о пороке, как и о смерти, хуже, чем сам порок или смерть. В горах Дагестана говорят: «Что видел – правда, что слышал – ложь. У лжи одна нога огневая, другая из воска».
Всё так… Да только человек мечтает, а судьба смеётся.
* * *
Солнце над ущельем поднялось на ладонь, когда Гобзало, миновал пограничный мост и погнал коня по знакомой тропе. Впереди, внизу шумела быстрая вода. Сзади ещё были слышны заливистые отголоски перекликавшихся петухов в ауле. У Гобзало был негласный принцип: «Думать о худшем, а надеяться на лучшее». Этой привычке он следовал и теперь, – ехал уверенно и не гадал о будущем. Но когда достиг тех мест, где паслась общинная отара, и узрел раскинувшееся по родным склонам стадо, тоска железными перстами сжала сердце. Только теперь почувствовал он, как трудно будет ему расстаться, и возможно, навсегда, с землей, где протекало его детство, вся жизнь, где вкушал он и горе, и радость, где научился чувствовать и думать. Звенящий шум родных ручьёв ласкал и убаюкивал слух Гобзало. Ему чудилось, что огромные, голые и бесплодные скалы таят в себе необъятные силы, и даже блеяние овец звучало для него, как песня.
Всё вокруг: от горделиво-лазурного высокого неба и величавых оскаленных гор до самого мелкого щебня, – решительно всё здесь было безмерно дорого Гобзало, и расставание стоило ему полжизни. Но таково уж было предначертание судьбы воина. Из века в век, как хищные стаи волков, отряды горцев скитались по ущельям, каньонам, долинам и перевалам в поисках славы, добычи, любви и удачи. Из века в век за их быстроногими скакунами вилась бурая пыль и чёрное вороньё. Воллай лазун! Так издревле был устроен их мир. Волк меняет шерсть, но не натуру. «В горах тесно, зато в сердце широко. Мир-курдюк, в середине – нож: режь и ешь, – говорят горцы и, не покидая села, шутят: – Курица соседа, кажется гусём, а баран за горой – буйволом!»
Что же до Гобзало, то ещё больше наживы, войны и набегов, он любил Мариам и своих детей, и ради того, чтобы быть с ними, сохранить очаг своей сакли, он готов был, не задумываясь, отдать свою жизнь.
Биллай лазун! Многих, очень многих прекрасных, сокровенных чувств лишался он, вновь расставаясь со всем тем, что любил и ценил с детства, с чем прожил всю жизнь. Но любовь к семье, к Ураде, к Дагестану, верность Имаму Шамилю – требовали, чтобы он отказался от всего, и гнал своего коня навстречу судьбе. Уо! Его поединок с судьбой продолжался и он, – обязан был его