Портартурцы. 1940—1942. Трофим Борисов
должна быть сплоченность, когда, враг на вороту висит? Тяжело. События развертываются, а мы как дети. Впрочем, кто виноват во всей неподготовленности, во всей неразберихе?.. А тут еще это пасхальное яичко – Дальний… Дорогая игрушка, а придется бросить!»
Генерал вздохнул и провел рукой по лбу. Все видели, что он сильно утомлен. Объезд позиций, разговоры, неудовлетворенность возведенными укреплениями, пассивные действия северной армии расстроили его.
«Непонятно! – мысленно воскликнул Кондратенко, – Никакого движения со стороны севера. Значит, там у них еще большая неподвижность и неподготовленность».
Генерал достал из бокового кармана лист исписанной бумаги и сделал несколько пометок.
«Зачем было заваривать кашу? – думал он. – Зачем забивать миллионы па Дальний? Зачем затолкали в порт-артурскую лужу весь флот? Сидели бы во Владивостоке, а здесь оставили небольшие заслоны». Кондратенко тряхнул головой, засунул в боковой карман приказ Стесселя, на котором делал пометки, и подошел к генералу Фоку.
– Нужно отличать трусость от чувства самосохранения, чувства, присущего каждому живому, организму, – горячился Фок. – Без этого чувства все живое погибло бы, но крайность во всем вредна, поэтому природа в противовес ему дала людям чувство любви, а общество выработало понятие о долге. Так называемой храбрый этого не замечает и, вырвавшись из беды, в которую лез без рассуждений, приобретает кличку отчаянного. Всех трусов стоит делить на две категории. Трусы меньшинства под влиянием страха теряют способность мыслить; они не могут отдать отчета в собственных действиях. У отдельных личностей этой категории появляется автоматизм первобытного человека, который, владея только дубиной, в случае опасности надеялся на ноги, попросту удирал. К счастью, таких у нас нет. Многие из нижних чинов при охватившем их страхе зачастую проявляют странную деятельность, например, стараются всунуть в затвор сразу несколько патронов или начинают вынимать вещи из своего мешка и снова укладывать. Даже есть такие, которые под влиянием опасности как бы онемевают, падают и стараются влезть в землю, усиленно работая коленками.
– Эк, хватил! – поморщился Кондратенко. Остальные слушатели переглянулись.
– Но это продолжается недолго. Вдруг кто-нибудь крикнет: «А я испугался». И захохочет. Смотришь, приходят все в себя и начинают работу при новой обстановке, причем совершенно спокойно и разумно, как и до появления опасности. Я лично поддавался такому же страху, как и все, но затем тотчас приходила мысль— не заметил ли кто мой страх? Смотрю на окружающих, вижу – никто не заметил. Меня обыкновенно поражало удивительное спокойствие и простота всех окружающих меня нижних чинов. Как я ни старался быть спокойным, но я чувствовал, что мне до их спокойствия далеко. Господа офицеры более чувствительны и не так скоро приходят в себя. Но зато между ними есть и такие, которые составляют блестящее исключение. Между нижними чинами таких исключений мне не приходилось