ДАЙ БОГ, ЖИВЫМ УЗРЕТЬ ХРИСТА. Эссе о творчестве Евгения Евтушенко. Борис Алексеевич Ефремов
бы при жизни хоть чуточку нежности…
Люди живые – они утруждают.
Нежностью только за смерть награждают.
Тут такая общечеловеческая правда, которая сродни правде шолоховского «Тихого Дона». Когда Сталин прочитал запрещённый цензурой первый том романа, то закурил трубку и сказал: «Какие же мы коммунисты, если правды боимся?». И написал резюме: «Печатать!»
Нечто такое же, видимо, произошло и с публикацией стихотворения «Считают, что живу я жизнью серой…» Его тоже процитируем без сокращений. К нему и комментарии основательные не понадобятся. Там всё сказано.
Считают, что живу я жизнью серой —
пишу, и всё, и что тут возражать!
А рядом есть народ – он строит, сеет,
и я его обязан выражать.
И что-то вроде вечного налога
плачу я, слыша громкие слова,
что я не знаю сущности народа,
что связь моя с его трудом слаба.
Народ – он не такой уж простоватый.
Мне говорят, кривя улыбкой рот:
«Народ не понимает Пастернака».
А я вот понимаю Пастернака —
так что же – я умнее, чем народ?!
Я не знаток в машинах и колосьях,
но ведь и я народ, и я прошу,
чтоб знали и рабочий и колхозник,
как я тревожусь, мучаюсь, дышу.
Меня не убедить, как не уламывай,
что он лишь тот, кто сеет и куёт.
А вот идёт на пальчиках Уланова,
и это тоже для меня народ!
Тут всё ясно сказано, и только один штришок добавим. Хоть здесь и есть уже едкие выпады против марксизма-ленинизма, как в ранее отмеченном стихотворении «Похороны Сталина», – поэт всё ещё был в юношеско-романтическом плену революции, запавшей в душу громко провозглашённой любовью к трудовому человечеству. При строгом анализе действительности молодой поэт всё ещё верил в «светлое будущее».
Я был мал, но был удал, и в этом взявши первенство,
Я между строчек исписал двухтомник Маркса – Энгельса…
И писал я нечто, ещё не оценённое,
длинное, военное, революционное…
Начало евтушенковского творчества, бурного, многопланового, яркого, удивительно переплело в себе яростное, непримиримое отношение к недостаткам основательно загнившей, заболотившейся уже советской действительности и никак не желавшую улетучиваться веру в то, что «революция дело весёлое, нужно весело делать её». О причинах этого странного сожительства в совестливой душе поэта мы поговорим в своё время, а пока продолжим анализ жизненного полотна, отражённого в стихах и поэмах.
Где-то сразу за опусом об использовании трудов Маркса – Энгельса не по назначению Евтушенко, со свойственным откровением, пишет вот эти важные для его понимания строчки:
Я жаден до людей,
и жаден всё лютей.
Я жаден до портных,
министров и уборщиц,
до слёз и смеха их,
величий и убожеств.
Как молодой судья,
свой приговор