ДАЙ БОГ, ЖИВЫМ УЗРЕТЬ ХРИСТА. Эссе о творчестве Евгения Евтушенко. Борис Алексеевич Ефремов
эти красоты и словесно запечатлевать их на бумаге.
Я лежу, чего-то жду
каждою кровинкой,
в тёмном небе звезду
шевелю травинкой. —
Пишет Евтушенко. Или вот:
Брусника стелется и млеет,
красно светясь по сосняку.
У каждой пятнышко белеет
там, где лежала, – на боку.
А голубичные поляны!
В них столько синей чистоты!
И чуть лиловы и туманны
отяжелевшие кусты.
Так летом – на таёжной станции Зима. А зимой?
И сосны справа, сосны слева
и визг девчат, и свист парней,
И кони седы, будто сделал
мороз из инея коней!
Лететь, вожжей не выпуская!
Кричать и петь, сойти с ума,
и – к чёрту всё!.. Она такая
зима на станции Зима!
Сейчас подумалось о том, что высокий талант видеть многочисленные детали, живописные «мазки» русской природы, – он не просто сам по себе, а по особому, великому Божественному дару – детально, подробно, явственно видеть весь мир и в нём человека. То есть и пейзаж, и портрет, и панорама – это и есть подлинное мастерство великого художника и поэтического, и прозаического слова.
Вот не менее яркая картина такого трудно уловимого явления жизни, как праздничное, по тогдашним временам – первомайское движение массы людей, нам, пожилым, всё ещё памятное:
Пошли! И вот в знамённом трепете
колонна наша поплыла,
потом с другой, большою встретилась,
потом в огромную вошла.
Движенье раздвигала музыка,
и в круг, немного погодя,
плясать выпархивала вузовка
плечами зябко поводя.
Но Евтушенко не был бы самим собой, если бы и в высоком праздничном настрое, самом святом для той советской поры, не заметил некоего нечеловеческого, сатанинского явления, действа, которое всё в больших разновидностях стало проявляться в лучшей стране мира, в светлое будущее которой хотелось поэту прийти не только бойцом, солдатом, но ещё и ТРУБАЧОМ.
Вот оно, это разрушительное действо:
Бежали, шли шагами крупными,
И вдруг нам встретился в пути
бас деловитый чей-то в рупоре
на Красной площади почти.
Он, этот бас, в унылом рвенье
вещал колоннам с высоты:
«Спокойней! Выше оформленье!
Цветов не видно! Где цветы?!»
Ну разве можно так? Ну что вы!
Нет, не пустяк, не всё равно! —
Ведь если нету чувства слова,
то просто чувство быть должно.
И столькое мы, к сожаленью,
лишаем сами красоты,
вот этим: «Выше оформленье!
Цветов не видно! Где цветы?!»
В своей тогдашней радости и уверенности молодой поэт уже сумел разглядеть, вычленить и отвергнуть чистой, совестливой душой сердцевинную суть «народного строя», пока ещё не осознанную как убийственный яд всей социалистической идеи, но суть