Пустоши. Павел Чибряков
никто не говорил, что девочек обижать нельзя?», – спросил он спокойно.
Славка дёрнул плечами:
«Но я же её не бью».
«Попробовал бы только!», – возмущённо фыркнула Катя.
«Но обидеть можно и другим, – продолжал Виктор, пытаясь быть спокойно убедительным. – Задирая ей платье, ты унижаешь и оскорбляешь её».
Славка снова пожал плечами:
«А что такого? Подумаешь!».
«Ну, если в этом нет ничего „такого“, зачем ты это делаешь?».
Славка расплылся в довольной улыбке, но ничего не ответил.
Не дождавшись вместе с Виктором Славкиного ответа, Катя обречённо махнула рукой и повернулась к Михаилу Захаровичу:
«Я что пришла – там в наш ларёк завезли сахар, и мама спрашивает, вам взять, и сколько? Если надо – она возьмёт, и вечером занесёт вам».
Михаил Захарович кивнул головой и полез в старый сервант, оставшийся от прежних хозяев.
«Я тебе сейчас дам денег, пусть мама купит мне пять килограмм. Но сама пусть не тащит. Мы заглянем к вам вечером и… – он заговорщицки кивнул на Виктора, – и пусть он тащит».
Катя, зажав деньги в кулачке, согласно кивнула и выбежала из дома. Славка суетливо поспешил за ней. Со двора донёсся Катин возмущённый голосок:
«Не ходи за мной, кому сказала?! Отстань! Не люблю тебя больше!».
Выглянув в окно, Виктор увидел, что Катя быстро вышагивает по улице, держа голову подчёркнуто прямо, гордо. Славка понуро плёлся за ней на некотором расстоянии. Михаил Захарович тоже подошёл к окну, посмотрел вслед удаляющимся детям, и печально покачал головой.
«Безнадёжно?», – спросил Виктор, как спрашивают об очевидном.
«Совершенно, – ответил Михаил Захарович, не отрывая взгляд от дороги. – Шесть лет, ни читать, ни писать не умеет, и никакого стремления учиться не наблюдается. И мать и отец у него алкоголики, так что никого он не заботит. Нина – Катюшина мать – подкармливает его, и иногда даже моет его в своей бане. Да и Катюшка, нет-нет, да присмотрит за ним, чтобы он чего не выкинул. Она вообще на удивление заботливая девочка, но с этим обормотом… ну, ты сам видел». – Виктор, промолчав, только понятливо кивнул.
Вечером они пошли, чтобы забрать сахар. Идти надо было совсем недалеко, но и пройденных ими дворов хватило, чтобы у Виктора сложилось довольно муторное впечатление о деревенской атмосфере. Большая часть дворов заросла высокой травой, из которой торчали всякие ржавые железяки с непознаваемым прошлым, но выразительно обозначающие настоящее. В этой траве были протоптаны узкие тропинки, ведущие от покосившихся калиток к так же покосившимся входным дверям. За давно немытыми стёклами сгущалась атмосфера такой утлой жизни, что Виктора даже слегка передёрнуло, когда он представил, как в ней живётся.
После этого дом Нины показался просто образцово-показательным. До блеска вымытые окна в обрамлении недавно выкрашенных ставен, чистый двор, поросший мелкой травкой, на которую так и хотелось завалиться, и всё, на что падал взгляд, несло печать чистоты