Пустоши. Павел Чибряков
на шашлыки. Часам, этак, к пяти».
Нина и Катя вышли, как были – босяком, на крыльцо, чтобы, попрощавшись до завтра, проводить мужчин. Нина некоторое время смотрела им вслед, а Катя переводила взгляд с удаляющихся мужчин на мать, чтобы посмотреть, с каким выражением та смотрит вслед этому здоровому дядьке. Ей было интересно, понравился он её маме, и если да, то насколько, и к этому примешивалось смутное опасение, что это может что-то изменить в их привычной жизни. Но по выражению Нининого лица невозможно было определить ничего конкретного.
Когда они немного отошли от Нининого дома, Виктор тихо спросил Михаила Захаровича про её мужа.
«Замёрз по пьяному делу несколько лет назад на полдороге из соседней деревни. А других кандидатов на роль её мужа здесь нет».
«Привлекательная, но одинокая несчастная женщина», – констатировал Виктор, запоздало почувствовав, что сказал банальность. Михаил Захарович неопределённо хмыкнул:
«Ну, насчёт „несчастной“ мы не можем знать, а тем более – понимать, наверняка. Наш взгляд на женщин загружен таким множеством шаблонов, что, чисто по теории вероятности, мы иногда „попадаем в десятку“ своими определениями, но это абсолютно ничего не значит».
Как ни странно, но для Виктора было что-то новое в этих словах его наставника. Вообще-то, они никогда специально не беседовали на тему противоположного пола. В подростковом возрасте Виктор стеснялся спрашивать о «запретных» вещах, связанных с женщинами, а потом он всё (как ему казалось) узнавал сам. И вдруг он понял, что его взгляд на женщин сформирован как у большинства остальных, а вот у Михаила Захаровича он очевидно иной, более расширенный и глубокий. Виктору подумалось, что в этой области он всё ещё «плавает в луже».
На следующее утро, замочив мясо с луком в майонезе, Михаил Захарович с Виктором пошли прогуляться на природе. Благо, чтобы попасть в лес, было достаточно пересечь огород и выйти в маленькую калитку. Правда, этот лесок был совсем небольшим; за ним начиналось луговое пространство с пологими спусками и подъёмами – этакие земляные волны, – с клочками небольших, по большей части – берёзовых, лесочков, состоявших иногда из трёх-пяти деревьев.
Когда они вошли в очередной лесок, Михаил Захарович остановился сам и остановил Виктора.
«Послушай, – сказал он совсем тихо, – настоящая природная стереофония. Такого больше нигде нет. Лучше вообще закрыть глаза».
Виктор так и сделал, и оказался просто в коконе звуков. Звуки шли отовсюду. Внизу шуршала трава, с боков, если медленно поворачивать голову, в ушах отдавались дуновения лёгкого ветерка, сверху шелестели листья и потрескивали ветки.
Звуковая палитра менялась, когда они выходили из-за деревьев на открытое пространство. Усиливался тембр ветра, приглушая уши для восприятия других звуков. А когда они спускались в небольшие ложки, их будто накрывало сверху мембраной, заглушающей звук оставшегося