Хрясь и в суп. Дарья Лисица
язык матерным словом, но, в то же время, полностью подчинившем близких своим интересам. Не так просто семье существовать на зарплату преподавателя российского ВУЗа, а отпуск проводить в археологических экспедициях. У него, должно быть, хорошая жена. Как объяснил он ей выпадение из жизни на две ночи и один день?
Можно «напрячь» Санька, ребят из кружка, собраться ещё раз, но имею ли я право испытывать чувства дорогого человека, если, конечно, он сам не поставил уже на них точку?
Где ты, моё беззаботное детство? Кто я сейчас? Скучная старая женщина тридцати пяти лет?
Сюрреалисты плакали.
Я первый раз в этом заброшенном месте. Сегодня выпало много снега, и я стою на дороге в детских сапожках с бантиками тугой шнуровки.
Передо мной в десяти метрах стоят две женщины. Обе по колено уже провалились в снег. Одна из них, очень высокая и скрюченная, как рыболовный крючок. Её голос сильно хрипит, как из старого репродуктора. На ней рыжая меховая шапка, закрывающая половину лица. С болотного цвета хаори* она совсем не сочетается. На тонких губах тонкая полоска красной помады.
– Дурной день. Нечего не скажешь. Никак не могу привыкнуть, что здесь уже всё по-другому – прошипела она в очередной раз.
Другая дама стоит под ней и выглядит старше. Небольшого роста, с крупной шеей и массивными пальцами на руках. У этой женщины странный взгляд. Живой. Глаза пугливыми волчатами смотрят исподлобья. Огромные черные зрачки синхронно бегают в разные стороны и ищут лазейку. Женщина тяжело дышит. По-видимому, она устала уже от их бесконечной суеты, которой уже не была рада. После очередного неподъемного вдоха она произносила:
– В этом году всё совсем не так. Не так. Где все? Куда все подевались? Что ты всё повторяешь, что ты опять повторяешь одно и то же, одно и то же. Здесь нет, и не было ничего дурного.
– Я не повторяю. Я говорю, что всё дурное вокруг. Посмотри сама. Какое серое небо, какая под снегом грязь.
– Смотрю.
– Видишь?
– Не вижу. Вижу только снег.
Я подошла поближе. От женщин пахло старыми вещами, резкими духами и липкой пылью. Нестерпимо. Когда я начала пробираться к ним через сугробы, мокрые хлопья пролезли в обувь, упали на лицо. Искусали кожу. В руках я несу две огромные металлические кружки без ручек. Сразу появляются ожоги. Одни от снега, другие от кипятка.
– Дамы, не хотите ли по чашечки чая?
– Утром ты видела, какое было дурное солнце? Ты видела? Оно же было чудовищно ленивым. Боже мой, я думала, ему не хватит сил подняться хотя бы до тех гор.
– Нет, не видела.
– Ты хоть что-нибудь видишь, ты видишь своими глупыми глазами хоть что-нибудь?!
– Ну… Не хотите, как хотите.
Я обернулась и пошла назад, по колее своих следов.
– Вам тоже снег надоел? Смотрите, какие на моей шляпе сугробы.
Любимый полковник – старый друг. Он еще в прошлом году вышел из книги Маркеса. Строевым шагом прошел по страницам, отчитался эпилогу. Аурелиано Буэндиа. Армейская выправка, начищенные новые ботинки, добрый мудрый взгляд. Он был сегодня