Вверх тормашками. Евлампия Забелина
я спустя вечность. Когда снова становится холодно, настолько, что льняная простынь обжигает лопатки.
Пусто, горько, фальшиво, почти так же фальшиво, как и вся эта квартира, чистенькая, уютная, с анютиными глазками на обоях, снятая для таких вот свиданий. Всё что она может дать нам, несколько часов в неделю. А потом отпустить, чтобы мы разошлись, каждый… туда, куда поведёт его ветер. Увы, недалеко – заботы, работа, семьи, держат, покрепче якоря.
Мы будем свободны друг от друга, но ненадолго – до тех пор, пока осенняя меланхолия, не обернётся острой болью в груди, когда ни жить, ни дышать не возможно. Лечение одно – ядом, которым мы сделались друг для друга.
– Я тебя не отпущу! – шепчешь ответ на слова так и не сказанные мною.
Одной рукой подгребаешь меня к себе, другой наматываешь волосы на кулак, так, что я не могу пошевелиться без риска остаться лысой. Шепчешь знакомое заклинание горячечно, угрожающе и с мольбой. И мы оба знаем, что это не о том, что нам пора расходиться.
Теперь мне понятно, почему феминистки стремятся сделать нас похожими на мужчин. Остричь, в частности. Так мы менее уязвимы. Нас труднее взять в плен, заставить смотреть в горящие яростью глаза и слушать тысячу раз: «не отпущу». Без волос никто не возьмёт, не скрутит тебя и не докажет простым и действенным способом, что не всегда ты принадлежишь только себе.
И пусть у меня дрожат колени, и сил одеваться нет, настолько, что тебе приходится помогать, мне хочется улыбаться, а ещё показать язык, наивным дурочкам, искренне верящим, что в независимости – счастье.
Ноги подкашиваются, когда я выбираюсь из машины. Ты всегда останавливаешься в одном и том же укромном местечке неподалёку от моей работы. Последнее, что я вижу, твоя улыбка – довольная и одновременно неприютно-несчастная, как будто у тебя отобрали, что-то очень ценное. Глупое сердце замирает…
Но это уже не важно. Разбитое сердце не повод опаздывать на работу.
Волшебная скамейка
Жаркий, пыльный июньский вечер дышал зноем. Солнечного диска уже не было видно, но небо ещё пылало алым и золотым. Насидевшись за день над учебниками по теории воспитания – экзамен приближался неумолимо – Алиса решила пройтись. До парка. Это было совсем недалеко.
Родители уехали в экспедицию, в Якутию, делать топографическую съёмку речки с красивейшим названием Удынтын. А значит, останавливать её было некому. Поэтому она натянула платье, то самое, что мама не одобряла – оно было коротким и обтягивало так же плотно, как чулки – и радостно нырнула в летнюю благодать.
Пока шла, на неё оглядывались и не только мужчины, и ей это нравилось. На улицах было уже пустынно, а вот в парке наоборот полно народу. Чтобы избежать толпы, Алиса, проскользнув в ворота, сразу свернула налево, и ушла вглубь парка, туда, где гуляли те, кто искал уединения.
Там у Алисы была любимая скамейка возле заброшенной песочницы. Когда она была малышкой, мама водила её туда поиграть. С тех пор здесь всё изрядно обветшало, но лавочка под развесистой