Поцелуй меня, Иуда! Дорожная повесть. Странная дружба. Liudmila Nikolaevna Matveeva
Дмитрием вариант черкешенки Бэлы, и ничего бы хорошего не ждало и ее, как и ее тезку-цыганку из «Очарованного странника» Лескова…
Неординарные Алеша Карамазов и князь Мышкин, кроме авторской заразной эпилепсии, были еще, несомненно, больны и нарциссизмом – и было им не до баб, так и хочется сказать: «недосуг»!
А вот бабам российским завсегда есть дело до таких вот, бедненьких, убогеньких, но зато – судорожно сопротивляющихся.
Ведь только своим живым сопротивлением и позволяли те юноши взрослым дамам чувствовать себя не загнанными бытовыми жертвами мужей-кобелей, а – самостоятельно мышкующими охотницами-лисами, ну, или кошками дикими, рысями, либо россомахами.
Как только дичь шевелилась и пыталась рыпнуться – в нашем, Ирочка, школьно- литературном случае: уйти ли из монастыря, влюбиться ли в некую «другую» – пусть даже не в соперницу, а в бестелесную идею, или, к примеру, даже в чужую страну, – попасть ли в сумасшедший дом, отвалить ли навеки в Висбаден играть без помех в рулетку до последнего золотого – тут-то дамочки и начинали чувствовать себя Дианами-воительницами, а не объектами примитивного вожделения собственных законных супругов.
И вот отчаянные русские бабоньки уже выслеживают «непонятых» юношей, и поддерживают их деньгами, и пытаются удержать при себе любыми способами, даже провоцируют их на связь с другими женщинами, например, со своими более молодыми, чем сами, подругами.
И спонсируют гомо-гениев (мадам М. и Петр Чайковский).
И лечат их – а при этом иногда и спаивают, и убивают, – и сходят с ума сами, и даже с удовольствием умирают «за други своя», как жена Лебядкина или же уездная леди Макбет.
Некоторые, правда, все-таки и сами выживают, да еще и оставляют жить, зачастую, на стороне, «дикие плоды» своей не менее дикой любви, а потом, разыскав их к концу жизни, начинают форменным образом впиваться и вгрызаться в эти несчастные фрукты, привнося определенный смысл в собственное доживание, не доотравившись в свое время, или же не довыпав из окна, не долечившись в швейцарском дурдоме, не допившись до смерти.
Недолюбив, наконец.
И тогда все эти жуткие «недо» падают на их сыновей.
Те, сыночки, в свою очередь вырастают с чудовищными комплексами и продолжают тыкаться в эту жизнь далее по уже проторенной родительницей дорожке. Но не по собственной «доброй воле», а с затаенным смыслом «не быть такими, как» – или резко наоборот.
А чем все это кончается, можно легко узнать по России, по ее измученному самими собой скопищу судеб, где все всегда было «не как у людей».
Оттого-то и интересно жить в России, господа, да только не тому, кто там родился.
Но – разве же можно убежать от родной маменьки в парижы?
Простите, Ирочка, за длинную тираду. Более не буду Вам докучать. Спокойной ночи!
Поцелуй меня, Иуда!
Ч. 2 Бабская лавА
Часть