О книгоедстве. Цви Владимирович Найсберг
тут, как говорится, все средства одинаково хороши – это и алкоголь, да так еще и бесконечное подглядывание, как в щелку, за чужими соитиями.
А кроме того, тут на помощь приходит искусство, благодушно уводящее человека куда-либо в самую дальнюю даль от всяческих суровых житейских реалий, а потому и заставляющее его полностью отвернуться, как от своей житейской души, да и вообще от всего того сколь принципиально насущного понимания любых истинных нужд всего остального общества.
И в данном случае подобная псевдоинтеллектуальная жвачка – это, попросту говоря, самое что ни на есть дрянное зеркало кривоокой фантазии, пытающейся красивостью замазать серость долгих и безликих обыденных будней.
7
А к тому же еще именно подобного рода искусством, как правило, безусловно, навязывается серо-белое восприятие буквально так всех людских поступков, темных пороков в области нравственности (про уголовно наказуемые деяния тут никто ничего и не говорит).
А между тем далеко не всему может быть дано простое, убедительное, по-житейски верное объяснение.
Ну, а это, в свою очередь, без тени сомнения уж более чем безэмоционально само собой означает именно то, что в любых относительно сложных случаях жизни должны были быть до чего только досконально выяснены все побудительные причины, да и безо всякого, кстати, тупого зазнайства.
И вот еще что – и самого беззастенчивого напяливания на чужую душу своего собственного отвратительного багажа, как это довольно-то частенько подчас, собственно, и происходит.
А между тем, если нет никакой возможности растопить лед в чьей-либо непонятно почему отстраненной от всего общего потока жизни душе и попросту чрезвычайно много в ней темного да и явно уж исключительно безнадежно не светлого…
Однако ведь ярлык на подобного человека весьма рано бы тщательно навешивать.
С некоторыми очень даже всегдашне светлыми, буквально искрящимися изнутри добром людьми в серьезную переделку никому попадать вообще вот ни в жизнь нисколько не стоит…
Поскольку эти, во всей той более чем приличествующей им тривиальной обыденности до чего бесподобно прекрасные люди, будучи некоей суровой силой, внезапно выдернуты из всех еще изначально привычных для них рамок, несомненно, вскоре всех предадут, будут с неистовым энтузиазмом спасать одну лишь свою нежно любимую ими шкуру и этак-то оно далее…
И это и есть те самые отчаянные реалии всей нашей жизни, а не какие-либо восторженно книжные о ней сущие благие домыслы.
Ласковое добро, вполне еще может быть и совершенно дико аморфным, то есть попросту может оно оказаться всеми теми стальными канатами исключительно так прочно увязанным со всеми теми внешними довольно хорошими условиями жизни, а не чем-либо хоть сколько-то на деле более существенным и важным.
8
Причем в литературе обо всем этом, как правило, вовсе-то ничего не сказано,