Непокорный арестант. Часть 1. Александр Вячеславович Шестун
они меня как товарища. Я спросил:
– Откуда меня знаете?
– Александр Вячеславович, вас уже всё «Лефортово» знает!
8 августа мне объявили, что сегодня суд, и через пять минут выход с документами. Вообще это нарушение – не говорить заранее о заседании, ведь о нём бывает известно за несколько дней, и человека должны подготовить. Я уже не говорю о том, что адвокаты здесь проходят к клиентам раз в две недели и выстроить линию защиты невозможно.
8 августа был десятый день голодовки, и если вначале меня с утра до вечера все дёргали и уговаривали прекратить эту затею, чем, кстати, только подогрели мой интерес, то впоследствии никто меня не посещал, и я очутился в полном вакууме. Именно поэтому поездку в Басманный суд я воспринял как увлекательное путешествие, пусть и с драматическими нотками.
Много раз я просил Юлю взять с собой младших детей, Гришу и Матвея, на суд, чтобы я смог посмотреть на них и сказать хотя бы пару слов, а если повезёт – поцеловать. Два месяца я их не видел, и моя душа разрывалась от боли и тоски. Однако когда при проходе в зал заседаний я увидел своих ангелков и захотел их поцеловать, то мне даже полсекунды не дали задержаться и потащили за наручники, как корову. Я упёрся, хоть и скинул с начала голодовки десять килограммов и ослаб, всё же силы у меня остались, и тот, к которому я был пристёгнут, чуть не оторвал руку, пытаясь сдвинуть меня. Тут же ему на помощь бросились несколько конвоиров и стали выкручивать запястья, пихая меня в зал суда. Представляю, какой шок испытали дети, увидев папу впервые за два месяца и столкнувшись с такой неоправданной жестокостью.
Конвоиры не дали мне поцеловать детей в Басманном суде
На все заседания суда приходят журналисты и телеоператоры из разных изданий, в том числе и районных, конечно. Этот драматический момент был снят на видео и тут же выложен в интернет. За один вечер сюжет набрал 50 000 просмотров с сотнями комментариев, где конвоиров называли фашистами, а губернатора Московской области Андрея Воробьёва нецензурными словами, так как всем известно, что меня посадили именно по его заказу. В тот момент давление у меня было под 200, а пульс не меньше 120 ударов в минуту. Влетев, как пробка, в зал заседаний, я, запыханный и возбуждённый, увидел своих адвокатов, которые смотрели на меня, как на распятого Христа, с жалостью и состраданием. Сначала я подумал, что им жалко меня из-за конфликта с конвоем, но потом они сказали, что после десяти дней голодовки я выгляжу как узник концлагеря.
Юле после потасовки удалось договориться с судом, чтобы я находился в стеклянном кубе уже без наручников. Гриша и Матвей подошли ко мне на расстояние двух метров, и мне удалось три-четыре минуты поговорить с ними и рассмотреть получше. Матвей только более или менее научился разговаривать и пытался подойти ко мне вплотную, бил по рукам конвоиров, мешавших ему:
– Отпустите папу! – безапелляционно вещал мой малютка.
Из четверых