…И было детство. Екатерина Юдкевич
здесь, в доме, остаются, помогут, если что.
– Я только что это хотела предложить, – сказала Нина.
– Ну, вот и хорошо! – облегченно вздохнул Игорь Сергеевич. – Что там у нас с завтраком?
– Все готово, – радостно ответила Верочка, а Нина Николаевна поспешила к плите.
Все разом задвигались, заговорили, было видно, что люди стараются подбодрить друг друга. Перед едой Артемьич прочитал молитву, и все уселись за длинный сколоченный в предыдущий вечер деревянный стол. Лица разом повеселели, Верочка суетилась вокруг детей, подкладывала кашу, разливала чай. Федор и Костя попросили еще хлеба, и она стремглав бросилась выполнять их просьбу. Вернувшись к столу, она на мгновение встретилась глазами с Федором, и последний вдруг густо покраснел и опустил глаза. У Верочки сладко заныло в груди, но ее опять позвали, и, счастливая, она полетела на зов, как легкокрылая птица. Нина, было, встала, чтобы помочь, но Верочка легким движением усадила ее на место. Алина с Татьяной наказывали что-то детям, Борюсик обнял за плечи жену, и Катерина покорно слушала его. Дина Алексеевна пыталась наладить разговор с дочерью, а Люба упрямо молчала. После завтрака кухня быстро опустела. Люба уходила последней, неохотно, словно ждала чего-то. Верочка, собирая со стола миски, подошла к ней.
– А тебе, я вижу, все это по душе, сестричка, – вдруг злобно сказала Люба. – Вон как к Федьке с хлебом метнулась!
Верочка вскинула на сестру полные возмущения глаза.
– Я давно хотела тебе сказать, Люба, – произнесла она отчетливо звенящим от волнения голосом. – Мне ты можешь говорить все, что угодно, если тебе это доставляет удовольствие, ты никогда меня не любила, но над матерью издеваться не смей, и остальных не трогай, иначе… – Верочка задохнулась от бессилия. – Иначе…
– Что, интересно, будет иначе, договаривай. Все мне угрожают, но никто не может объяснить, что же меня ждет, – засмеялась Люба. – Что же ты замолчала? Я всегда знала, что Бог обделил тебя даром слова, бедная моя сестричка! Послушай, роль посудомойки тебе очень идет, ты, видимо, наконец-то нашла себя, поздравляю!
Люба встала и, поставив свою миску наверх стопки посуды в Вериных руках, да так, что брызги полетели во все стороны, вышла из кухни. У Верочки на глазах навернулись слезы, но в это время с ведром воды вошла Нина Николаевна, и Вера, торопливо смахнув слезу, поспешила к ней. Взглянув на Веру, Нина поставила ведро и забрала миски у нее из рук.
– Ты очень устала, деточка, – произнесла она озабочено. – На тебе лица нет. Да ты ведь не завтракала! – Нина подошла к кастрюле и заглянула в нее. – И каши совсем не осталось, как же так!
– Ничего, я чаю с хлебом попью, я кашу не очень люблю, – улыбнулась Вера.
– Нет, так дело не пойдет, – Нина решительно выпрямилась. – Теперь мы вместе будем есть после всех, и поровну. Да что с тобой? Чем ты расстроена?
– Люба… – и Верочка заплакала.
– Как же это я сразу не догадалась, она мимо меня по лестнице такой павой проплыла! Что она тебе тут наговорила, ну-ка скажи! – и Нина крепко обняла девушку.
Она вдруг