История ворона. Кэт Уинтерс
внимание.
– Покажитесь, сэр! – приказываю я.
Он делает несколько шагов мне навстречу, покидая завесу тумана, и я замечаю, что он прихрамывает. Эта походка кажется мне смутно знакомой, как и лицо – ястребиные глаза, кривой нос, огромный подбородок, непропорционально вытянутая голова. Он снимает шляпу, обнажив рыжие кудри, уже тронутые сединой.
Джон Аллан.
– Я нашел тебя по следам, – сообщает он с тем же глубоким шотландским акцентом, какой я уже слышала, когда он кричал на моего поэта, и его голос пробуждает во мне бурю гнева и печали.
Спотыкаюсь о корягу и торопливо прячусь за каменным столбом, который выше меня на целый фут.
Джон Аллан, поскрипывая подошвами своих ботинок, подходит ближе.
– Кассандра? – зовет он, и голос у него подрагивает от переполнивших его чувств.
Изумленно смотрю на него из-за камня.
Он делает ко мне еще один шаг, с трудом перебираясь через высокие, обледенелые сугробы.
– Ты меня помнишь?
«Он что, с кем-то меня путает? – гадаю я. – И вовсе не хочет меня убивать?»
Прижав шляпу к груди, он останавливается прямо напротив меня, склоняет голову и оценивающе разглядывает мое лицо, а я молю небеса о том, чтобы оно и впрямь было похоже на Кассандрино.
– Я слышал, что в городе появилась странная девушка, – сообщает он дрожащим, хрипловатым голосом. – Поговаривают, что она явилась прямиком из глубин Ада. И я подумал… быть может, это ты? Быть может, твое обличье изменилось после того, что я с тобой сделал годы тому назад. Ты… – Он опускает шляпу на правое бедро, а ладонью опирается на другую, здоровую ногу. – Ты меня помнишь, Кассандра?
– Джок? – окликаю я, понимая, что сейчас разумнее всего будет ему подыграть. Это прозвище я слышала в «Молдавии» – так Джона Аллана называют друзья и супруга.
– О! Да ты и впрямь всё помнишь! – Он расплывается в улыбке и склоняется ко мне. – Я много тебя искал, хоть и понимал, что не стоит. Прими мои искренние извинения, Кассандра. – Он низко кланяется мне, зажмурившись, и горестно хлюпает носом – кажется, он вот-вот рухнет на колени и зарыдает. – Не думай, я прекрасно помню, как ты кричала, когда я затолкал тебя в камин…
Испуганно отскакиваю в сторону.
– Прости меня, – просит он, делая еще один шаг ко мне. – Я был так молод. Мне нужно было сосредоточиться на работе. А ты меня отвлекала. Ты была химерой. Опасной грезой.
– Извинения мне ни к чему, Джок. Меня питает искусство, а не вина! – Вообразив, как его сильные руки заталкивают музу в пламя камина, в ужасе запрыгиваю на саркофаг и кричу: – Дай мне поэзии, Джон Аллан! Скорее, а не то я так тебя испугаю, что твое жестокое сердце вмиг остановится!
Он утирает глаза рукавом и с явным трудом выжимает из себя две строки сонета:
Когда твой лик осадят сорок зим,
Изрыв красу твоей роскошной нивы[8]…
– Это второй сонет Шекспира, наглый плагиатор! Мне нужны стихи твоего собственного сочинения,
Стихотворение цитируется в переводе М.И. Чайковского. –