Древо жизни. Генрих Эрлих
Биркин через несколько минут, перекатывая в руках пузатую рюмку.
– Ах да, конечно, – спохватился Северин и потянулся к портфелю.
Можно было бы не упоминать, что в этот момент в кабинет вошла Наташа с подносом, на котором дымились три чашки с кофе, стояла тарелка с наложенными в два ряда бутербродами с сыром и колбасой и блюдце с нарезанным лимоном.
– Вы, Евгений Николаевич, наверно, сегодня за своими поисками и не обедали, – сказала она, ставя поднос на столик так, что тарелка с бутербродами оказалась перед Севериным.
Биркину хватило одного взгляда на листок.
– А, Федоров! – воскликнул он.
– Да, действительно, там на обороте был штамп музея Федорова, – сказал несколько удивленный Северин, – а он кто был, этот Федоров, священник?
– Нет, что вы! Николай Федорович Федоров – великий русский философ, «Московский Сократ» по определению другого великого русского философа Сергия Булгакова, по основному месту службы библиотекарь Румянцевской, в будущем Ленинской, библиотеки. Жил во второй половине прошлого, черт, никак не привыкну, позапрошлого века. Создатель философии общего дела, впрочем, термин придумали его последователи, которые и опубликовали его труды, как водится, после смерти основоположника.
– И в чем же состоит это общее дело? – спросил Северин, более для поддержания разговора.
– В двух словах не скажешь! – Биркин привычно воодушевился. – Если, конечно, вы не удовольствуетесь определением «Учение о воскрешении» или, более развернуто, «Учение об объединении живущих сынов для воскрешения умерших отцов».
– Что-что? – спросил Северин, судорожно сглатывая.
– Из философии общего дела вырос весь русский космизм, пожалуй, крупнейший вклад России в сокровищницу философской мысли, – несся вперед Биркин, не обращая внимания на недоумение собеседника, – из всего, что дала Россия в двадцатом веке, с этим может сравниться только большевизм и художественный авангард.
– Я не являюсь страстным поклонником русского авангарда, – Северин, наконец, нашел в себе силы сформулировать нечто членораздельное.
– Обрати внимание, Наташа, на тонкость замечания Евгения Николаевича! – с какой-то радостью вскричал Биркин. – Из уважения к старому большевику он умолчал о своем несомненно отрицательном отношении к большевизму и в то же время тактично дать понять, что считает философию общего дела чушью собачьей! Так, Женечка, нельзя, это отрыжка юношеского максимализма! Всем вам, молодым, свойственно это пренебрежительное отношение к старикам, дескать, ничего-то мы не понимаем, что уж говорить о тех, кто жил в веке прошлом, недалеко ушедшем от каменного, ни тебе компьютеров, ни тебе мобильных телефонов с автомобилями. А вот как раз они-то и понимали, они видели общую картину мира, не замутненную суетливо снующими электронами и электромагнитными волнами. Между прочим, последователями Федорова были Вернадский, Циолковский, Чижевский…
Северин удивленно затряс головой, эти фамилии ему были, конечно, хорошо