Весенний месяц ноябрь. Повести и рассказы. Теория литературы, публицистика. Валерий Терехин
и дверь застыла, будто припаянная к косяку. С пóнтом заперта. Осторожно, в потёмках стал спускаться по лестнице на первый этаж. «Вещевой склад закрыт, спортзал на замке. А в душевой никого. Кайф! Молодец, Халва! Слесарь будет классный, металл, железо – его стихия. А эти пускай думают, что я к бабам смотался. А там уже Архип – туфта ходячая. Да и кто из ребят сунется в женское отделение на ночь глядя?.. Всё равно никого не пустят, а если кто рваться начнёт, милицию вызовут. И болтать Мерину с Малютой тоже, наверно, несподручно, а то на ковёр к главврачу и всех троих скопом отправят домой, без дипломов… Наши дела никого не касаются. Вернусь, когда поулягутся. А сейчас – отдых. Как хорошо здесь…» В душевой было тепло – здесь топили. «И поди разберись, почему тут топят, а на веранде – нет…»
Скрючившись от не утихавшей боли, он вбирал теплоту радиатора, стонал и откашливался.
…На веранду вернулся к полуночи. Шагал как король – Малюта притворился, что спит; Архип натянул одеяло до подбородка, дрожал. Мерина не было. «Видать, домой умотал, благо рядом…» Но всё равно, укладываясь, предусмотрительно положил дубинку под подушку.
Утром, после завтрака, Микола от скуки забрёл в беседку, которая пряталась в гуще боярышника. В беседке расселись по бортам восьмиклассники и ещё один, незнакомый, новенький; пацаны обращались к нему уважительно, называли Мефодием. Микола молчал. Лишь пару раз кивнул в ответ на приветствия ребят. Поймав на себе оценивающий взгляд здоровенного верзилы, уселся на изрезанный ножами борт. Беседка – это самое старое, что здесь было. На почерневших брусах живого места не найти – все исчерчены именами, прозвищами и датами. Читая надписи, Микола вспоминал многие, уже позабытые всеми лица ребят и девчонок, которые жили здесь когда-то: сам он в этом пэтээсе[5] четвертый год разматывал. К разговору, что вертелся вокруг девчонок, едва прислушивался: все уже было неинтересно. «Что с ними, что без них – одна тоска… Осень в санатории – пора любви. Делать по вечерам нечего – и трутся по двое в укромных углах: надо же чем-то себя занять… Может, опять мне кого-то найти?.. Так и так все мои…»
Вот восьмиклассники сорвались с насиженных мест. В беседке остались Микола и незнакомец. «Да, мордоворот…» – подумал Микола, скользнув взглядом по широким плечам незнакомца, его мускулистым рукам и смуглому лицу с тяжёлым не по возрасту подбородком. Парень, в свою очередь, наглыми синими глазами навыкате смерил его с головы до ног.
– На веранде скоро затопят?
– Спроси у главврат-ча… – Вечно простуженная глотка дала обидный сбой. Ладонью потёр лоб: вчера, падая, больно ударился о трубу. Хрипло выдавил:
– А что, наша жизнь не по кайфу?.. Зря. Этот пэтээс ещё приличный. Есть и похуже.
Непрошенный собеседник раздражал. Но ничего не сказал в ответ, посидел ещё немного, спрыгнул на жухлую траву и ушёл. А лоб всё ныл – будто стальная дуга давила на надбровья. «Наверно, нельзя ни говорить, ни думать, – мелькнуло в голове, – тогда перестанет болеть». Зашуршали листья.
ПТС – подростковый туберкулёзный санаторий (областной или районный).