Две великие победы русского флота. Наварин и Синоп. Евгений Васильевич Богданович
а потому – по крайней мере по внешности – они казались иногда готовыми подчиниться суровым требованиям холодного размышления. Миновала уже необходимость «вручать» Дивану дипломатические документы посредством оставления их на софе, и французскому драгоману удалось прочесть турецкому министерству содержание второй ноты, заявляющей решение союза – «принудить» враждующия стороны к перемирию.
– Что это значит? Державы объявляют войну Турции? – спросил министр.
Ему объяснили, что в силу прочитанной ноты война еще не объявляется и союз великих держав не думает прекращать дружеских сношений с Портою, но, в видах крайней необходимости, решается препятствовать турецким войскам высаживаться на греческий берег. Объяснение не было понято, поэтому его пришлось повторить. Министерство снова отозвалось непониманием – как может быть совмещено понятие о дружбе с понятием о принудительных, насильственных действиях. «Не могут хворост и огонь безопасно лежать друг подле друга, не могут…» – повторял Рейс-эффенди.
Вообще говоря, вторая нота союзных держав вызвала крайнее неудовольствие и раздражение в турецком кабинете. Спустя некоторое время всем стало очевидно, что Порта решительно отказывается принять посредничество и что наступила минута, бросив дипломатические переговоры, обратиться к оружию…
Союзники так и поступили…[15]
Падение Миссолунги было далеко не последнею каплею горькой чаши, которую досталось испить греческому восстанию. Вновь пробудившееся в Европе сочувствие к Греции и ее патриотам, высылка денежных пожертвований и новые попытки дипломатии уладить дело были только паллиативными средствами к искоренению зла: средства эти дали грекам временно возможность продолжать начатое, но конечно, не могли остановить упадка материальных сил страны, а рядом с этим – что еще плачевнее – все резче и резче стали являться признаки нравственного разложения в среде представителей восстания. Сухопутная армия продолжала борьбу, но сражалась с врагом очертя голову, подвергаясь всем ужасам недостатка в продовольствии и боевых запасах; о единстве в действиях разрозненных войск не могло быть и речи; военный флот существовал почти лишь номинально. Между тем походы турецких полководцев Ибрагим-паши и Решид-паши по Греции были, по-прежнему, рядом побед над несчастными инсургентами, с каждым днем все более и более терявшими почву для борьбы с неприятелем. Египтяне Ибрагима ворвались снова в Морею[16] и прошли лучшие ее провинции, обращая жителей в рабство, насилуя жен, убивая детей, угоняя скот, разрушая города, села и деревни; с другой стороны, в половине 1826 года Решид-паша окончательно покорил западную Грецию, ворвался в ее восточные области и, подойдя к Афинам, приступил к осаде города. Небольшой греческий гарнизон заперся в Акрополе, между тем как другие отряды инсургентов в окрестностях Афин предпринимали отчаянные и иногда довольно удачные попытки спасти сограждан, засевших в крепости.
К
«Находилась в те времена прекрасная греческая страна в тяжкой неволе у турчан, а турчане эти – коварные и жестокие злодеи, и чрезмерно угнетали они тот злополучный народ, обращая их в рабов своих, с тяжким удручением, без всякой пощады умерщвляя ищущих освобождения. И все европейския племена возгневались при виде столь прекрасной греческой страны в загоне, порче и опале у того самого скверного туркского племени. Вот три набольших народа Европы, аглицкий, галльский и русский, сложили союз и договор да предпримут удаление тех напастей и для того отправил каждый из них морскую рать». Так излагается этот момент в подражании древним хроникам, написанном впоследствии дочерьми адмирала Кодрингтона в честь Наваринского боя. См. в Приложениях.
Полуостров Пелопоннес.