Минувшей жизни злая кровь. Вера Заведеева
он попросил ничего не говорить строгому отцу. Юра был единственным ребенком в семье, но это ничего не значило, если весь класс, даже не комсомольцы, решил идти на войну. Ребят определили в истребительный батальон. В палаточном военном городке в Раменском, куда «бойцы» добирались на электричке, им выдали винтовки Мосина и стали готовить по ускоренной программе – война дышала уже в затылок. Щуплый Юра, вечный левофланговый, не дотягивал ростом до своего грозного оружия Первой мировой, но больше всего его удручали занятия по физической подготовке – это не по заборам лазить в соседские сады за яблоками.
Их, семнадцатилетних, почти что с законченной десятилеткой, все-таки поберегли, разбросав по военным училищам. Те же, кому пришлось первыми заслонить собой Москву – и армейские, и столичные ополченцы, так и остались на полях сражений. Юре выпало пехотное училище, и к Новому, 1942, году новоиспеченный младший лейтенант отбыл на передовую. Хлебнул лиха досыта. Служил в разведке – пригодилось то, что хорошо бегал на лыжах и прилично знал немецкий, был и шифровальщиком, пройдя спецподготовку в Хабаровске после очередного ранения. Познал и горечь отступления, и ужас окружения, и томительное ожидание в обороне, ходил в наступление – и выжил после ранения, потеряв почти всех своих однополчан. Пять раз его возвращали к жизни в госпиталях и… заштопав, вновь отправляли в пекло. Под Будапештом казалось, что такого ада ему больше не пережить. Обидно было умирать в марте 1945-го – война-то кончается! Но опять отделался ранением. И выжил!! Надеялся, что после Победы сразу демобилизуют. Но поговаривали, что самых молодых могут командировать на Дальний Восток воевать с самураями.
Однако с Японией справились и без него, а Юра оказался военным комендантом в Станиславе, под Львовом, где пришлось повоевать с «лесными братьями», которые зверствовали на этой земле, не щадя никого. Орден Красной Звезды он получил именно там. И все же мысленно он видел себя уже на гражданке. Все его сослуживцы ждали увольнения в запас, строя планы на мирную жизнь. Юра уже написал домой, что его обещали отпустить вскоре после Нового года. Он видел себя идущим по поселку в распахнутой шинели и в кубанке набекрень, из-под которой выбивается задорный кудрявый чуб, а прохожие оглядываются на его поблескивающие на груди награды и восторженно ахают. И может, кто-то из ребят вернулся… И, конечно, школьные подружки посмотрят на него уже не как на мелочь пузатую… Но вот теперь возникли новые обстоятельства… Сообщить родителям о его скороспелой женитьбе или огорошить их на пороге дома?
Родные у Юры непростые: папа, сын известного московского парикмахера, которому в числе немногих евреев было даровано царским указом право покинуть черту оседлости и поселиться в Москве, рано остался сиротой. После пятого класса петербургского реального училища он вынужден был сам зарабатывать на жизнь репетиторством, трудился корректором в разных типографиях, где и напитался революционными идеями, а в 1918