Семейная хроника. Татьяна Аксакова-Сиверс
подавалось по меньшей мере десять сортов варенья и смоквы. Двое слуг из местных крестьян – Дуняша и ее муж Федор – покровительственно-грубовато обслуживали барышню Елизавету Петровну до 1909 года, когда она умерла так же тихо и кротко, как и прожила свою жизнь.
С Елизаветой Петровной у меня связано воспоминание о богомолье, которое нами было предпринято в село Спас-Чекряк. В этом селе жил чтимый далеко за пределами своей округи священник, отец Георгий Коссов. К отцу Егору, считавшемуся прозорливым, люди шли за сотни верст, прося его советов и молитв. Дорога в Спас-Чекряк лежала на город Белев Тульской губернии, славившийся на всю страну яблочной пастилой братьев Прохоровых. Из Белева надо было ехать 30 верст на лошадях.
Два раза, вместе со старшими, я совершила такое паломничество; от первой поездки у меня осталось смутное воспоминание: помню только аскетическую внешность и проникновенный голос отца Георгия, служившего молебен в старой церкви (новая – только еще строилась) и сильную грозу, разразившуюся во время нашего пребывания в Спас-Чекряке. Молния ударила в нескольких шагах от меня и сбила с ног. К вечеру я стала совершенно желтая, поднялась тошнота и две недели меня лечили от желтухи, вызванной испугом.
В чем состояла беседа бабушки и мамы с отцом Егором, я достоверно не знаю (хотя имела на этот счет некоторые предположения), но когда через несколько лет в подобную поездку включились Сережа, Шурик и Ника, из отрывочных фраз я поняла, что отец Егор усмотрел что-то страшное в судьбе одного из младших мальчиков. Думаю теперь, что это касалось Ники, так как с точки зрения отца Егора «страшное» произошло именно с ним, а отнюдь не с Шуриком.
Мои догадки о предмете беседы бабушки и мамы с отцом Егором были основаны на том, что в то время аладинские умы волновало пришедшее из Петербурга известие: Валентина Гастоновна разводится с Курнаковым, чтобы выйти замуж за графа де Герна, скучноватого, но очень благопристойного француза более чем средних лет. Второй развод в семье? Это становилось уже чем-то хроническим! Позицию непримиримости занял на этот раз дедушка, с которым на почве возмущения случилось даже несколько сердечных припадков. Бабушка отнеслась к делу более спокойно; с одной стороны, тетя Лина всегда была ее любимицей, с другой – против Курнакова было выдвинуто вполне обоснованное обвинение в пристрастии к алкоголю.
Николай Николаевич, уйдя из военной службы, поступил в правление одного из частных петербургских банков, и обществом тети Лины стали финансовые круги столицы. В доме Курнаковых, где когда-то звучали донские имена Граббе, Иловайские, Жеребцовы, теперь упоминали Варшавских, Гинзбургов и даже Митьку Рубинштейна. Я говорила о легкости, с которой моя тетка поддавалась внешним влияниям. Ее суждения часто грешили непоследовательностью, зато всегда выражались во весь голос и с большим апломбом.
Увлечением петербургского периода ее жизни стал балет. Толчком, направившим интересы тети Лины к этому виду