Закатные гарики. Вечерний звон (сборник). Игорь Губерман

      Поскольку много дураков

      хотят читать мой бред,

      ни дня без глупости – таков

      мой жизненный обет.

      Жаль Бога мне: Святому Духу

      тоскливо жить без никого;

      завел бы Он себе старуху,

      но нету ребер у Него.

      Когда кому-то что-то лгу,

      таким азартом я палим,

      что сам угнаться не могу

      за изолжением моим.

      Творец живет не в отдалении,

      а близко видя наши лица;

      Он гибнет в каждом поколении

      и в каждом заново родится.

      На нас эпоха ставит опыты,

      меняя наше состояние,

      и наших душ пустые хлопоты —

      ее пустое достояние.

      Полностью раскрыты для подлога

      в поисках душевного оплота,

      мы себе легко находим бога

      в идолах высокого полета.

      При всей игре разнообразия

      фигур ее калейдоскопа,

      Россия все же не Евразия,

      она скорее Азиопа.

      Только полный дурак забывает,

      испуская похмельные вздохи,

      что вино из души вымывает

      ядовитые шлаки эпохи.

      От мерзости дня непогожего

      настолько в душе беспросветно,

      что хочется плюнуть в прохожего,

      но страшно, что плюнет ответно.

      Я много повидал за жизнь мою,

      к тому же любопытен я, как дети;

      чем больше я о людях узнаю,

      тем более мне страшно жить на свете.

      Все в этой жизни так заверчено,

      и так у Бога на учете,

      что кто глядел на мир доверчиво —

      удачно жил в конечном счете.

      На все глядит он опечаленно

      и склонен к мерзким обобщениям;

      бедняга был зачат нечаянно

      и со взаимным отвращением.

      Если хлынут, пришпоря коней,

      вновь монголы в чужое пространство,

      то, конечно, крещеный еврей

      легче всех перейдет в мусульманство.

      Я достиг уже сумерек вечера

      и доволен его скоротечностью,

      ибо старость моя обеспечена

      только шалой и утлой беспечностью.

      Себя из разных книг салатом

      сегодня тешил я не зря,

      и над лысеющим закатом

      взошла кудрявая заря.

      Льются ливни во тьме кромешной,

      а в журчании – звук рыдания:

      это с горечью безутешной

      плачет Бог над судьбой создания.

      К чему усилий окаянство?

      На что года мои потрачены?

      У Божьих смыслов есть пространство,

      его расширить мы назначены.

      К нам тянутся бабы сейчас

      уже не на шум и веселье,

      а слыша, как булькает в нас

      любви приворотное зелье.

      За то, что теплюсь легким смехом

      и духом чист, как пилигрим,

      у дам я пользуюсь успехом,

      любя воспользоваться им.