Закатные гарики. Вечерний звон (сборник). Игорь Губерман

      До точки знает тот,

      идущий нам на смену,

      откуда что растет

      и что в какую цену.

      С тоской копаясь в тексте сраном,

      его судить самодержавен,

      я многим жалким графоманам

      бывал сиятельный Державин.

      Наш разум тесно связан с телом,

      и в том немало есть печали:

      про то, что раньше ночью делал,

      теперь я думаю ночами.

      В устоях жизни твердокамен,

      семью и дом любя взахлеб,

      мужик, хотя и моногамен,

      однако жуткий полиеб.

      Неволю ощущая, словно плен,

      я полностью растратил пыл удалый,

      и общества свободного я член

      теперь уже потрепанный и вялый.

      Недолго нас кошмар терзает,

      что оборвется бытие:

      с приходом смерти исчезает

      боль ожидания ее.

      Пришли ко мне, покой нарушив,

      раздумий тягостные муки:

      а вдруг по смерти наши души

      на небе мрут от смертной скуки?

      Мы в очень различной манере

      семейную носим узду:

      на нас можно ездить в той мере,

      в которой мы терпим езду.

      Вся планета сейчас нам видна:

      мы в гармонии неги и лени

      обсуждаем за рюмкой вина

      соль и суть мимолетных явлений.

      В зоопарке под вопли детей

      укрепилось мое убеждение,

      что мартышки глядят на людей,

      обсуждая свое вырождение.

      А то, что в среду я отверг,

      неся гневливую невнятицу,

      то с радостью приму в четверг,

      чтобы жалеть об этом в пятницу.

      На пороге вечной ночи,

      коротая вечер темный,

      что-то все еще бормочет

      бедный разум неуемный.

      Разумов парящих и рабочих

      нету ни святее, ни безбожней,

      наши дураки – глупее прочих,

      наши идиоты – безнадежней.

      Что я люблю? Курить, лежать,

      в туманных нежиться томлениях

      и вяло мыслями бежать

      во всех возможных направлениях.

      Блаженство алкогольного затмения

      неведомо жрецам ума и знания,

      мы пьем от колебаний и сомнения,

      от горестной тоски непонимания.

      Дается близость только с теми

      из городов и площадей,

      где бродят призраки и тени

      хранимых памятью людей.

      Бывают лампы в сотни ватт,

      но свет их резок и увечен,

      а кто слегка мудаковат,

      порой на редкость человечен.

      Не только от нервов и стужи

      болезни и хворости множатся:

      здоровье становится хуже,

      когда о здоровье тревожатся.

      Был некто когда-то и где-то,

      кто был