Закатные гарики. Вечерний звон (сборник). Игорь Губерман

      Души мертвых терпят муки

      вновь и вновь, пока планета

      благодушно греет руки

      на пожарах наших гетто.

      Я щедро тешил плоть,

      но дух был верен чести;

      храни его, Господь,

      в сухом и теплом месте.

      Вчера ходил на пир к знакомым,

      их дом уютен, как кровать;

      но трудно долго почивать,

      когда не спится насекомым.

      Господь, услышав жалобы мои,

      подумал, как избыть мою беду,

      и стали петь о страсти соловьи

      в осеннем неприкаянном саду.

      Реальность – это то, где я живу;

      реальность – это личная окрестность;

      реальность – это все, что наяву;

      но есть еще совсем иная местность.

      Нам, конечно, уйти суждено,

      исчерпав этой жизни рутину,

      но, закончив земное кино,

      мы меняем лишь зал и картину.

      Иступился мой крючок

      и уже не точится;

      хоть и дряхлый старичок,

      а ебаться хочется.

      Чисто чувственно мной замечено,

      как незримо для наблюдения

      к нам является в сумрак вечера

      муза легкого поведения.

      Подвержен творческой тоске,

      Господь не чужд земного зелья,

      и наша жизнь на волоске

      висит в часы Его похмелья.

      Я вижу Россию не вчуже,

      и нет у меня удивления:

      разруха – в умах, а снаружи —

      всего лишь ее проявления.

      Злоба наша, в душах накопляясь,

      к небу воспаряет с ними вместе;

      небо, этой злобой воспаляясь,

      вяжет облака вражды и мести.

      Еще свой путь земной не завершив,

      российской душегубкой проворонен,

      по внешности сохранен я и жив,

      но внутренне – уже потусторонен.

      И жизнь моя не в тупике,

      и дух еще отзывчив к чувству,

      пока стакан держу в руке,

      а вилкой трогаю капусту.

      Не чувствую ни капли облегчения,

      осваивая новую реальность,

      где плотские порывы и влечения

      теряют остроту и актуальность.

      Земного прозябания режим

      толкает нас на поиск лучшей доли,

      и мы от благоденствия бежим

      не реже, чем от тягот и неволи.

      Вся наша склонность к оптимизму

      от неспособности представить,

      какого рода завтра клизму

      судьба решила нам поставить.

      Бог необузданно гневлив

      и сам себя сдержать не может,

      покуда ярости прилив

      чего-нибудь не уничтожит.

      Держусь я тем везде всегда,

      что никогда нигде

      я не даю себе труда

      усердствовать в труде.

      Из века в век и год от года

      смеясь над воплями старателей,

      бренчит российская