Мания. 2. Мафия. Евгений Кулькин
две, пока случайный звук не сбил его с этой сторожкости.
А все вокруг облеклось бы в туман и приобрело бы размывные очертания.
Рядом, на озере, гагакали гуси.
Кто-то кому-то заканчивал рассказывать свою историю типично мирской фразой:
– Все произошло по-гаданному, да не по нашему.
Местные любят говорить своими корявыми афоризмами.
Влажь, пришедшая от озера, омягчит воздух, сделает волглыми листья.
Авенир глянет ей в глаза, отразится в них один лишь миг, и вздохнет. Хитро вздохнет. По-взрослому прозрачно и по-детски призрачно намекнет этим вздохом, что, пока не схолодала, он бы дал ей погреть свою душу, да жаль, потому как ее наверняка ждет впереди беспорядочная любовь и бестемная бабская печаль.
Над головой просвистит козодой. Потом режущим голосом каркнет ворона. Впереди – по ржи – протрекает кобыленка. Потешным аллюром проскачет на хворостине взрослый деревенский дурак. Погасающей походкой погонится за ним кто-то из подначников. И ему расхочется терять на Люсю свой вздох. И он, сказав ей несколько ничего не значащих слов, как из алтаря, выведет ее из лесу, чтобы она снова колоском мельтешила среди ржи и гумна.
Но Люсю в лес не заманишь – осторожна. На все его увертки и хитрости у нее один ответ – смех. То прыскучий, как бы рассыпчатый, то полузамкнутый, похожий на оборванный на половине взрыд, то этакий полузамедленный, как останавливающееся колесо велосипеда.
И Авенир взросло тоскует. Не знает, по какому поводу, но душу в самом деле поддавливает чувство зрелой тяжести. И хочется засесть за стихи.
Нынче в Ялте Берлинер оказался тоже вроде бы загнанный тоской. Вернее сказать, чем-то от нее производным. Пожаловался ему Мануил Беневольский, что его стали преследовать вымогатели, по-нонешнему говоря, рэкетиры, и у Авенира, как у волка, по следу которого идут охотники, обострилось чувство самосохранения.
Поспешил он на время сгинуть из Москвы. Так сказать, со стороны понаблюдать, чья трусь чью передрожит.
Правда, было грусто оставлять Розу, да-да, ту самую, в прошлом девочку из соседнего класса «Б». Он женился на ней еще в институте. И только после этого понял, что надо напрягать душу, чтобы в ней завязался хоть какой-то росток живого. Пусть не любви – просто доброго, неубывающего чувства.
И ему это удалось. И вот уже столько лет они мирно сосуществовали. А сейчас она, неожиданно для них обоих, ждала ребенка. Неожиданно потому, что это первая у нее завязь. Уже думали, так и скоротают век в бездетности. И, если честно, Авенир этому даже был рад. Потому как видел, сколько колготы и всего прочего невзгодного переживали те, кто имел деток.
И вот – получилось. И Авенир неожиданно для себя открыл, что сломан коготок их тщательно скрываемой даже от самих себя неприязни.
Иногда Роза подзывала его к себе, и он, приложив руку к ее огромному животу, улавливал, как ребенок поталкивал внутри осторожно, но настойчиво.
– И его не оставляет политическая агрессивность! – воскликнул он.
И вот теперь Роза осталась одна.
Но – так надо.