Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин
и советская тоже.
Часы отчеканили двенадцать.
Шинель почему-то жала. Будто дома тело его набухло.
Усмехнулся над этими своими размышлениями.
Сказал через плечо кому-то, кто прохрустел снегом.
– Машину мне.
Ответа не последовало.
Обернулся – никого.
Однако автомобиль подали.
– На Ближнюю, – сказал Сталин.
В салоне машины было зябковато. Но почему-то пахло чесноком.
И видимо, поняв, что это стало достоянием вождя, шофер сказал:
– Я малость подсопливился, потому…
– Конечно, – ответил Сталин и, кажется, вобрал себя внутрь шинели.
На даче его ждали. Чай уже стоял на столе. Но – не стыл. Ибо не имел права быть холодным. Да и теплым тоже. Потому и сохранял огненность.
Сталин достал те бумаги, ради которых сюда приехал. На папке значилось: «Психология управления».
И – стоял эпиграф: «Управлять – это значит влиять на ситуацию раньше, чем она возникла».
Авторство высказывания не было обозначено.
И поэтому Сталин написал: «В. М. Бехтерев».
А мозг Ленина действительно был обыкновенным. И для науки, оказалось, не представлял интереса. И опять вспомнил стихи Дмитрия Донского:
Если твой мозг изучат,
А тело исследуют,
То самый несчастный случай
За этим последует.
Сталин уже не помнит, по какому поводу написаны эти строки. Но они были, и потому вспомнились. А того что не было, так и останется в небытии.
3
Это было, как некогда сказано Мардасом, более чем слышно.
Сталин смотрел только на снимки и ждал, когда принесут перевод.
На фотографиях же – на одной – было известное полотно Репина «Бурлаки на Волге».
А ниже – в такой же композиции, – опутанные лямками бабы, которые волокли за собой плуг.
Рядом мельтешил Бухарин. Который, собственно, и подсунул Сталину эту, кажется, американскую, газету.
– В оригинальности им не откажешь, – в который раз повторял Николай Иванович.
Сталин гибельно молчал.
Кажется, в одной из тех, баб что тащили плуг, он видел свою мать. Именно у нее на плече сидел грач. Наверно, птицу все же подрисовали. Но все равно она впечатляла.
– Что ни говори, – продолжал бубнить Бухарин, – а за последние годы обезлошадила Россия.
Сталина резанули два слова.
Во-первых, «Россия».
Вроде за это время не появился СССР.
Будто Бухарин смотрел на то, что творилось в стране из иного, милого его сердцу, мира, в тот мир, что если не был ему враждебен, то наверняка неприятен.
Вторым словом было – «обезлошадила».
Вроде что-то понимал он в этой грустной формулировке.
– Я бы, конечно, – говорил Николай Иванович, – мог бы перевести и сам. Но опасаюсь неточностей.
И «опасаюсь» – тоже было не из лексикона Бухарина.
И потому оно тоже зацепило Сталина.
Наконец перевод принесли.
Это сделал такой же непоседливый, как Бухарин, человек.
Воздев