Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин
и он поспешил заверить: – Но потом скостили до трех.
И Росс продекламировал:
Скостили со срока
Полжизни,
Чтоб выдержал гнет
Коммунизма.
Астромов коротко обернулся.
– А припугнутость в тебе живет, – заметил Росс. – Видимо, на всякий случай.
Он помолчал и он добавил:
– Ты думаешь, до Сталина чего-нибудь доходит?
Там фразу с сита на решето покидают, и у слов зубов не останется.
Астромов не спросил, за что именно сидел он, Росс.
Хотя когда-то давно о себе произнес:
– У меня язык в копейку.
Говоря о конспирации, Росс сказал:
– Наша беда в том, что мы недооцениваем ОГПУ. Ведь эта организация собственной кровью писала свою историю.
Они посидели молча, каждый глядя в стакан, из которого не убавился чай.
– Со мной лагеровал один матрос-балтиец, естественно, участник Октября и даже «авроровец». Так вот он говорил, что недовольных Советской властью сейчас соберется еще на одну революцию.
– Против кого же? – спросил Астромов.
– Против всех, – ответил Росс.
И опять стал читать стихи:
Был у народа-урода
Свой воевода.
Свой воевода
Особого рода.
Всех, кто дышал,
Он дыханья лишал,
Ну а того, кто мыслил,
В покойниках числил.
– Ты считаешь, что Сталин хуже Ленина? – спросил Астромов.
И, заметив, что Росс замешкался, задал вдогонный вопрос:
– Или они одного поля ягоды?
И Росс опять ничего сразу не ответил.
– Когда-то давно, – через солидную паузу начал он, – верил я в сказку про возницу и савраску. Что когда было тяжело, лошадка на седоке верхом ехала.
– Ну а жизнь что показала?
Вопрос Астромова не отражая ни любопытства, ни ядовитости, поскольку содержал в себе обыкновенную банальность.
– В ту пору, – продолжил Росс, – я не знал, что сказки придумывают люди, обездоленные действительностью. Им было скучно молча сносить утеснения жизни.
Он достал папиросу вымахрил из нее табак и только после этого взял в зубы, и так заговорил, одновременно гундося и кося глазами на мечущуюся перед носом прозрачную выпотрошенность.
– Сталин далеко не дурак. Но вокруг него – шакалы.
Он неожиданно одеревенел лицом, словно внутри организма у него что-то случилось.
И сказал, почти безжизненно:
– Кажется, отчирикал.
– Позвать доктора? – обеспокоенно спросил Борис Викторович.
– Нет, мне больше подойдет палач. Чтобы – сразу.
И то ли эта полушутка, то ли что-то другое, чему мы обязаны обозначением дальнейшего существования, вернуло на лицо мимику, и Росс сказал:
– Сколько раз ожидаю – вот-вот, а оно все никак.
– Не каркай!
– А куда денешься?
И он опять перешел на стихи:
У скупого снега не выпросишь,
Даже зимой.
А у смерти…
Он